Когда яхту нашли, ее уже основательно потрепало штормом: паруса порвало в клочья, двигатель затопило. Ветер дул ей в корму, медленно угоняя в открытое море. На борту один-единственный пассажир безостановочно, механически вычерпывал воду. Он не поднял взгляда, даже когда с «Сибрайта» к нему на борт поднялся спасатель.

— Ваша жена сказала, вы ушли в море, — доложил он. — Надо снять вас отсюда. Где ваш пассажир?

— Что?

— Пассажир. Где он?

В этот момент с мостика «Сибрайта» крикнули:

— Торопись! Снимай его оттуда!

— Так где он? — допытывался спасатель.

— Смыло за борт. Я ничего не смог поделать. Паруса порвались, двигатель сдох.

— Хорошо, мистер Дебнер, пойдемте. В каюте расскажете, как было дело.

— Меня зовут Мэтьюз. Дебнера смыло за борт. Он пытался помочь мне, пока я висел на мачте. Яхту накренило так сильно, что я не мог спуститься. Останься он в кокпите — выжил бы, но он подошел к мачте и разрезал парус — чтобы яхта могла выпрямиться. Тут его и накрыло…

— Вот это отвага! — ответил спасатель. — Идемте, здесь нельзя оставаться.

Яхту взяли на буксир, однако пробоины в корпусе были слишком велики, и вскоре уже вода поднялась до кабины. Пришлось обрезать конец. Мэтьюз следил, как тонет «Надежда». Дебнер хотел ее оставить себе? Что ж, он ее получил.

Мэтьюза отвели в кают-компанию и дали кружку горячего кофе, за которым он и рассказал вкратце всю историю. Не было смысла вдаваться в подробности, равно как и чернить память погибшего. Все закончилось.

Вот только узнает ли правду Дженис?

Мэтьюз никогда не забудет грохот, с которым лопнул раздутый грот, и как зеленая волна прошлась по палубе, оставив пустое место там, где секунду назад стоял Дебнер — с ножом в руке и ярой ненавистью в глазах.

До конца жизни Мэтьюз будет помнить, как спускался по гарделю, две стренды которого были перерезаны, а третья, надсеченная, едва держалась.

«Ресторанчик Скотти» ничем не отличался от миллиона других придорожных закусочных — безликий алюминиевый вагончик, появившийся сам по себе в полукруге разровненного гравия рядом с бетонным шоссе. Не лучше тех, мимо которых Мадден проезжал весь день, и не хуже тех, что ждали его впереди. Солнце клонилось к закату, самое время поужинать, поэтому он свернул с дороги и запарковался рядом с одиноким дизельным грузовиком.

Внутри пахло, как во всех закусочных: переваренным кофе, прогорклым жиром и хлоркой от выложенного черной и белой плиткой кафельного пола. Хозяин заведения в запачканном переднике и белом колпаке отсчитывал сдачу единственному посетителю — водителю дизельного грузовика.

— Да, Скотти, вот же незадача, — говорил водитель грузовика, задумчиво жуя зубочистку.

— Да знаю я. Не нужно напоминать. А что я могу сделать? Вот что бы ты сделал, Ник?

Водитель грузовика перекинул языком зубочистку на другую сторону рта:

— Не знаю, Скотти, даже не представляю. Все, что могу посоветовать: не впутывайся.

— Да-а-а, — протянул Скотти в сомнении. — Так-то оно так. Но как подумаю о бедном старике… Ну да ладно.

— Пусть старикан Блендфорд сам позаботится о себе, — посоветовал Ник. — Увидимся в следующий рейс.

— Поосторожнее на поворотах, Ник. — Скотти повернулся к Маддену. — Что будете заказывать?

— Фирменный бургер, пюре и горошек.

Скотти кивнул и включил газ под грилем. Это был полный, румяный мужчина, коротко стриженный, с ясными голубыми глазами и крупными чертами лица. Мадден, худощавый, смуглый и остроглазый, чувствовал себя возле таких людей несколько неуютно. Они казались ему не совсем людьми, эти честные, открытые, простодушные простофили, год за годом выполняющие неприятную и малоприбыльную работу, монотонно честно и непреодолимо скучно.

Но вообще-то, Мадден чувствовал себя неуютно рядом с большинством людей. Это было естественно для его рода занятий.

Скотти бросил бургер на гриль и задумчиво уставился в одну точку.

— И все-таки нужно ему помочь, — сказал он.

— Что? — повернул голову Мадден.

Скотти поднял брови, смутился и потер бульдожью челюсть.

— Кажется, я размышлял вслух. Старик Блендфорд никак не выходит из головы. Просто не знаю, что делать. — Скотти посмотрел на шипящий бургер. — У бедняги ни семьи, ни друзей, только один я. Будет умирать в своем большом доме, и некому даже воды подать.

Мадден подавил зевок. По роду профессии он часто переезжал из города в город — поспешно и в основном окольными путями. Парней, готовящих бургеры в алюминиевых забегаловках, он знал как облупленных. Им только повод дай, и они вывалят гору унылых подробностей о своих женах, детях, престарелых родителях, армейских приятелях, собаках и хобби.

Но некоторые из этих рассказов порой бывали забавны и даже подкидывали кое-какую работу. К тому же Мадден не захватил газету. Поэтому он поинтересовался: