Спустя несколько дней я почувствовал, что у корабельного компьютера нет никаких причин не прочитывать путевой диск. И все же он упрямился. Мне уже казалось, что в машину заложен какой-то дефект, препятствующий самым разумным действиям, самым оптимальным ходам.

И вот как-то раз, вернувшись с одинокой прогулки раньше, чем рассчитывал, я увидел Поющего о Далеком Доме, который сосредоточенно работал за клавиатурой.

Я с удивлением следил за его манипуляциями. С необычайным для представителя нетехнологической расы искусством, подобно Пенелопе, распускающей по ночам все, что соткала за предыдущий день, он стирал записанную мной информацию.

— Ты пытаешься испортить программу! — закричал я.

Его губы скривились в высокомерной усмешке, но он ничего не ответил.

— Ты не хочешь, чтобы корабль взлетел! Тебе нужно, чтобы Тостиг и его воины остались здесь и погибли!

— Удивляюсь, как ты не понял этого раньше, — ответил Поющий.

— Барону будет интересно услышать об этом! — крикнул я и схватился за лом. — Не пытайся остановить меня, проклятый изменник, а не то башку проломлю!

К тому времени — что, вероятно, было неизбежно — я подсознательно уже считал себя халианцем.

— Прежде чем убить меня, — спокойно сказал Поющий, — не желаешь ли выслушать, почему я так поступил?

Вероятно, надо было пойти прямо к Тостигу. Если бы я так и сделал, все могло бы сложиться совсем иначе. Но я медлил. Жители Пердидо всегда отличались любопытством.

— И почему же ты так поступил?

Он улыбнулся и все так же спокойно спросил:

— Человек, знаешь ли ты, что требуется для написания халианской саги?

Я отложил лом и сел. Он поймал меня на крючок.

— Рассказывай.

— Саги, — начал Поющий, — это душа нашего народа. Все великие саги содержат некоторые общие элементы. В них есть героическая фигура — например, такая, как Тостиг. Наличествует безвыходная ситуация вроде нашего пребывания на Цели, предательство со стороны некоего доверенного ключевого персонажа и эпическая гибель предводителя и его людей. Тостиг — подходящая фигура для создания величайшей из саг. Для того чтобы сочинить ее, я употребил все свое искусство, перечислил в прекрасных стихах его великие победы — бойню на Орлиной Станции, опустошение Звездного Перевала, нападение среди бела дня на Алгол-Четыре. Во всей истории Халии не было героя более великого. Не хватает только достойного завершения.

— Например? — спросил я.

— Возможен только один вариант. Барон Тостиг должен вступить в последний неравный бой и погибнуть здесь, на Цели.

— Но может быть, это совсем не то, чего хочет сам Тостиг? — заметил я.

— Его желания не играют никакой роли. Важно, чтобы «Сага о Тостиге» получила достойный финал, чтобы она пелась впоследствии для поддержания духа остальных халиан.

— Но я не вижу, каким образом можно сохранить твою сагу, — сказал я, — если ты останешься вместе с бароном Тостигом, обреченным на славу и смерть.

— Это уже моя проблема, — ответил Поющий. — Без сомнения, я, как и все великие барды, найду выход. Пусть даже придется умереть до того, как будут готовы последние строфы, я сумею отправить копию в гильдию поэтов. Финал за меня допишут другие.

— Что-то мне это не нравится, — сказал я.

— Потому что у тебя нет склонности к поэзии. Но ты достаточно умен, чтобы понять, в чем твоя выгода.

— Полагаю, у тебя имеется какой-нибудь довод на этот счет, — сказал я.

— Само собой. Верность собственной расе заставляет тебя желать, чтобы Тостиг остался здесь навсегда.

Слова Поющего звучали довольно ядовито, но в них крылся определенный смысл. Я понимал, что барон Тостиг редкостный представитель своей расы. Таких рождается один на миллион. Он гораздо умнее и гибче, чем большинство его сородичей.

— Вот что мне кажется странным, — сказал я Поющему. — Почему такой халианин, как Тостиг, не командует гораздо большим количеством воинов?

— По натуре мы не коллективисты, оттого-то у нас и нет больших кораблей. Хороший лидер может удержать двадцать, пятьдесят, даже сто бойцов. Но командовать дредноудом с экипажем в две тысячи халиан ему не по силам. Да и «чужие» не потребовали от нас объединить кланы под руководством способных вождей. Они хотели, чтобы мы оставались такими, какие есть: грозными, но не слишком сильными.

— Кажется, они не дураки, эти ваши чужие, — сказал я. — С какой, ты говоришь, они планеты?

— Я скорее умер бы, чем открыл тебе что-нибудь важное о «чужих», но, к счастью, избавлен от такой необходимости, потому что сам ничего о них не знаю. Скажи, человек, разве здесь наши цели не совпадают? Тебе нужна материальная победа, мне — духовная. Если Тостиг примет на этой планете свою последнюю битву и умрет, мы оба окажемся в выигрыше.

— Но это также может ускорить мою смерть.

Собеседник отрицательно покачал головой: