Шрифт:
Олг внимательно просмотрел список миров двуногих. И тогда все окончательно встало на свои места.
Эта планета не была миром двуногих. Сумасшедшие расплодились в заповеднике!
— Вот так, — сказал Луум. — Четверо безумцев приземлились в заповеднике, где никто и не подумал бы их искать. Их потомки одичали, размножились…
— Еще как размножились!
— К сожалению. Все они — потомки безумной четверки.
— Они основательно поизмывались над заповедником, — сказал Олг. — Придется временно реклассифицировать его. Как туземцы прозвали свою планету?
Луум мысленно поискал ответ.
— Они называют ее Землей.
— Вызывай ремонтную бригаду, — сказал Олг. — И поторопись, пока местные не разорвали планету на части.
— По крайней мере, — подытожил Луум, — они не заразили ни одного нормального мира.
— Вот, значит, как, — сказал маленький рабочий.
— Именно, — кивнул Гик. — И теперь не кому-нибудь, а нам с тобой предстоит восстанавливать безжалостно убитую планету.
Рабочий взял в руки инструменты. Потом снова повернулся к Гику.
— А где же ее жители? — спросил он.
— Да уж точно не здесь, — рассеянно ответил Гик. — Психотикам место в лечебнице, в мягких клетках. — Он помолчал немного. — Само собой, местные очень расстроились на этот счет. Думаю, психиатрам потребовалось семь миллиардов смирительных рубашек… а теперь наконец не будешь ли ты так любезен приступить к работе?
Маленький рабочий кивнул и с ювелирной точностью начал воссоздавать раздробленную гору.
Жрун
Ложке не нравилось.
Ложке очень не нравилось, что в ней сидит Жрун. Но она ничего не могла поделать.
— Ну же, солнышко, еще одну ложечку, — говорила мама, склонившись над высоким детским стульчиком. От нее пахло приятным и теплым.
Мама не знала, что в ложке сидит Жрун. И папа не знал, хотя из-за него все и началось. Знал только Пушок, но ему было все равно.
— Солнышко, съешь. Это чудный сливовый пудинг. Ты же любишь сливовый пудинг. Ну же, малыш…
Малыш плотно сжал губы и решительно отвернулся. Да, он любит сливовый пудинг, но сейчас в ложке сидит Жрун. Жрун обидит его. Это малыш знал точно.
— Ладно, — сказала мама. — Все — значит все. — Она выпрямилась и вытерла малышу рот. Потом взяла тарелку со сливовым пудингом в одну руку и ложку в другую. Мама высокая и светлая, хотя не такая высокая, как папа. А папа не такой светлый, как мама. Вот почему малыш любит маму больше.
— Джим… ты не…
— Нет! — отрезал папа. Он сидел за рабочим столом над ворохом бумаг.
— Ты же не знаешь, что я хотела спросить, — тихо сказала мама. Она всегда говорила тихо, когда папа отвечал ей таким тоном.
Жрун услышал, ухмыльнулся и толкнул ложку.
— О черт! — Мама наклонилась, чтобы поднять ложку. — Пудинг испачкал ковер. Отмоется или нет?
— Не спрашивай меня, — пробормотал папа, склонившись над бумагами.
Во всем виноват папа. Если бы он не рассердился утром на маму, Жрун не явился бы. Но папа рассердился, и Жрун пришел. Он приходит всегда, когда кто-нибудь злится. Он так питается.
Жрун часто навещает людей этажом ниже, потому что они вечно орут друг на друга. Папа и мама посмеивались над людьми снизу. Но это не смешно! Только не тогда, когда там Жрун!
Мама унесла ложку на кухню, но ложка уже не была опасной. Жрун покинул ее и теперь медленно кружил по гостиной, высматривая, во что бы войти. Он пролетел вокруг люстры, заставив свет мигать. Малыш следил за ним широко раскрытыми глазами. Потом захныкал.
— О боже, — вздохнул папа, отрываясь от бумаг. — Неужели мне не дадут хоть немного покоя — даже воскресным утром?
— Может, он хочет еще молока? — спросила себя мама. Но Жрун уже вкусил папиного раздражения, и это сделало его сильнее. Он метнулся через комнату и запрыгнул внутрь папиной ручки.
Увидев это, малыш начал трясти стульчик и расплакался по-настоящему.
— Черт возьми! — крикнул папа и бросил ручку. — Ну вот, клякса! Я не могу сосредоточиться, когда так шумно!
Жрун заставил папу злиться на малыша, хотя на самом деле папе мешал работать именно Жрун. Жрун очень умный.
— Ему всего одиннадцать месяцев, — сказала мама. Жрун попробовал ее голос на вкус и остался доволен. — Мне очень жаль, что тебе не подходят его манеры.
Впервые мама сердилась все утро напролет. Она ничего не сказала, когда папа пожаловался на подгоревшие кексы, хотя в этом была не ее вина: это Жрун заставил духовку нагреваться чересчур быстро. Она не стала оправдываться, когда папа обвинил ее, что она прячет его сигареты, хотя это Жрун столкнул их за письменный стол. А когда у папы устали глаза, потому что Жрун мельтешил над газетой, мешая ему читать, и папа сделал маме замечание, что она не укладывается в семейный бюджет, мама опять ничего не ответила.