Шрифт:
— Псу псиная честь!
До рассвета правили людишки тризну по Черкасском. На дороге, чередуясь, стояли с дозором верные люди Корепина. У сторожевой вышки торопились спасенные от казни, готовые по первой тревоге ринуться в бой за своего освободителя. Бабы, дети и старики, здоровые и больные — все сбежались на княжеский двор помянуть чаркой боярского вина «в бозе почившего» господаря. Все до единого позабыли о страшной хвостатой звезде, ходившей недавно по небу. Да и какое чудо могло сравниться с чудом внезапного освобождения от князя!
На рассвете, когда рассеялся туман над рекою и засверкал росным бисером лес, на дальней дороге показался стрелецкий отряд.
— Не уберегли языков… Предали, печенеги! — ударил обземь шапкой дозорный и помчался к усадьбе.
— Стрельцы жалуют, атаман! — задыхаясь крикнул он Савинке и бросился к сполошному колоколу.
Спокойно, как будто ничего не случилось, отдавал Корепин последние распоряжения охмелевшим крестьянам.
— Кто в лес, отходи! — тряхнул он головой, когда навьюченные боярским добром людишки вышли из хором.
Часть мужиков и баб поклонились атаману до земли.
— Колико жить нам засталось, поминать тебя будем в молитвах за добро твое превеликое. А уходить нам от землишки своей некуда. Не взыщи.
Примкнувшие к вольнице крестьяне вскочили на выведенных из конюшен княжеских аргамаков.
— С Богом! К третьей берлоге, — скомандовал Корепин и поскакал впереди в сторону леса.
Из окон трапезной повалили густые клубы едкого дыма. Занимался пожар.
Глава V
После смерти шведского короля, Карла X Густава, шведы заключили в Оливе с поляками мир, по которому обязались друг перед другом вести совместную борьбу против Руси. В то же время в Белорусии и на Украине поднялась новая волна мятежей. Положение Москвы заметно ухудшилось. Добрые вести о победах все чаще сменялись донесениями о тяжелых поражениях.
Алексей взволновался.
— Я сказывал, сказывал я, — топал он ногами на ближних, — колико раз сказывал, что не верую в великие завоевания! Все вы с Никоном государя во искушение вводите, суки! Отродье сучье!
Но Никон, Милославский и другие твердо стояли на своем. Переждав, пока царь извергнет весь запас гневных слов, они принимались доказывать необходимость продолжения войны.
— А казна?… Казну где сдобудете? — слезливо уже спрашивал царь.
— Сдобудем… Не кручинься, преславный, все сдобудем тебе, — упрямо отвечал патриарх. — А что до людишек, гораздо живучи людишки, всяческие напасти повынесут. Вынослив, гораздо вынослив российский смерд.
Милославский подсовывал царю кипы приказов о новых тяготах и мытах. Алексей с глубоким вздохом, не читая, подписывал бумаги. Чувствовали себя отменно одни лишь торговые люди, забрасывавшие царя богатыми дарами и на всех перекрестках превозносившие его мудрость и доброту. И, действительно, жилось им отлично — война, обрекшая страну на голодный мор и разорение, была для них желанным праздником.
Милославский отдал торговым гостям все кабацкие откупа и подряды на поставку для войск. Но важнейший торг, приносивший огромные барыши, Алексей объявил царской монополией. Торговлей льном, щетиной, конским волосом, медом, воском и всем, что вывозилось за рубеж, распоряжался исключительно царь, предоставивший богатые льготы «аглицким немцам».
Точно паутиной, опутали англичане всю Московию сетью торговых приказов.
Зато в безвыходном положении очутились мелкие торговые люди. Они не только не могли продавать свои товары по той же цене, как иноземцы, но вынуждены были закрывать лари и спускать за бесценок все свое добро, чтобы только как-нибудь выплатить мыту.
Приказные изо дня в день обходили избы мелких торговых людишек и ремесленников со сбором податей.
Отец Тани, обезмоченный тяглом и голодом, давно распустил работных и забросил свое гончарное дело. Однако подьячие не оставляли его, донимая непосильными придирками.
Настойчивей всех был приказный Туляк. Он отобрал все, что было у Григория, и грозился продать за недоимки избу, и старика забить на правеже.
Григорий слушал, смиренно сложив руки на высохшей груди, и шамкал в ответ одно и то же.
— Твоя сила… Как поведешь, таково и содеется… А мы что? Мы — немочны…
Как-то Туляк пришел к гончару поздно вечером. Заслышав его шаги, Таня юркнула в закуток и с головой зарылась в солому.
— Здоров ли, хозяин? — потрепал подьячий Григория по плечу.
Старик покорно уставился на икону.
— Здоров… Прогневал я Господа. Маюсь-маюсь на земли, а все не жалует смертушка.
Туляк снял шапку, расчесал пятерней реденькую щетинку на голове и присел на лавку.
— Чего таращишься? Аль не признал? — улыбнулся он, скаля изъеденные тычки зубов.