По месту жительства его не обнаружили, но один из конных отрядов, немедленно посланных по всем дорогам, нагнал у самой границы с Отчиной человека, имевшего сходные приметы. Тот долго и довольно удачно отстреливался от преследователей, уложил наповал двух лошадей и трех всадников, но и сам был сражен пулей из аркебузы.

Тело бывшего судьи сожгли, а голову для опознания доставили в Ла-Гуардию. При тщательном осмотре под шапкой густых черных волос обнаружились маленькие, еще не успевшие окончательно окостенеть рожки.

Все случившееся стало для кастильцев даже не пощечиной, а плевком в лицо, оскорблением, которое смывается только большой кровью. В разных концах страны еще не закончились похороны людей, считавшихся солью земли и цветом нации, как началось формирование армии возмездия. Ее предводителем безо всяких проволочек был назначен дон Хаймес, незадолго до этого вернувший своему роду все поместья и сокровища своего дяди.

Стоя над гробом дона Эстебана (тем самым, в котором тот уже лежал недавно в соборе святого Себастьяна), он сказал, что судьбу не обманешь, а тем более с ней нельзя шутить всякие сомнительные шутки.

Смыкова в виде исключения похоронили в одном склепе с его высокородным приятелем. Поскольку отпевание полагалось проводить исключительно по католическому обряду, а относительно вероисповедания Смыкова никто ничего толком сказать не мог, его, уже мертвого, крестил (тоже в виде исключения) вновь назначенный епископ города Ла-Гуардия.

Так воин-интернационалист, бывший следователь МВД и убежденный коммунист Валерий Емельянович Смыков нашел вечное успокоение в кастильской земле под именем раба божьего Фернандо.

Встреча Лилечки и Цыпфа с Зябликом состоялась в Талашевске, не так давно захваченном тремя объединившимися на время отрядами анархистов (радикального, синдикалистского и ортодоксального толка).

Город, сразу после смерти Плешакова покинутый его приспешниками, вновь был пуст, как клетка со сломанной дверцей. То, что не сгорело и не рухнуло в бесконечной череде осад, мятежей и набегов, нынче дождалось своего конца. На Талашевске можно было смело поставить крест.

Зяблик был пьян давно и глубоко, но понять это могли только очень хорошо знавшие его люди. Он неуклюже ткнулся небритой рожей в Лилечкину щеку, крепко по-мужски обнял Цыпфа и наполнил самогоном три давно не мытые кружки (а всего их вперемежку с зачерствевшей закусью имелось на столе не меньше дюжины).

— Знаете, небось, за что пьем? — сказал он, пальцем стирая с уголка глаза мутную, пьяную слезу. — Не за встречу, а за упокой души наших товарищей. А кого первого помянем, сами выбирайте. Или Верку, или Смыкова.

Лилечка и Цыпф узнали эту печальную новость еще на границе, хотя подробности были им абсолютно неизвестны.

— Давайте сразу обоих… — сказала Лилечка. — Как хоть все это случилось?

— Потом, — зубы Зяблика уже клацали о край кружки. — Сначала выпьем…

— Даже самогон бедой пахнет, — вздохнула Лилечка, сделав один-единственный глоточек.

— А ты знаешь, как пахнет беда? — покосился на нее Цыпф.

— Самогоном и пахнет… Мы когда с бабушкой вместе жили, она только с горя выпивала. А от радости никогда… Я уже заранее знала, если запахло самогоном, значит, плохи наши дела.

— Ох, плохи… — замычал Зяблик, глядя в кружку так, словно на ее дне таился ответ на какой-то мучительный вопрос. — Не надо было нам расставаться… Пока вместе держались, все живы были… А сейчас вот такие пироги с хреном…

— Что с Верой Ивановной случилось? — осторожно поинтересовалась Лилечка.

— Никто толком не знает… Видели ее здесь. И на толкучке видели, и на улицах. Потом она вроде бы в комендатуру попала. Допрашивал ее палач один, по кличке Альфонс. Я его, суку, три дня по всему городу разыскивал, да только все впустую… Думаю, что к той заварухе, которая между Плешаковым и аггелами случилась, Верка руку приложила. В тот последний день, перед самым пожаром, была она в здешней резиденции, это точно… Ну а дальнейшее, как говорил принц Датский, молчание… Ни слуху ни духу. Если бы жива осталась, уже дала бы о себе знать… Я пожарище вдоль и поперек облазил. Костей там обгорелых, как в добром крематории. Где чьи, разве разберешь… Хотелось бы, конечно, в лучшее верить, но…

— А верно, что Смыков в Кастилии погиб? — спросил Лева.

— Да… Ну там-то все ясно, как Божий день… Даже могилка имеется. Лежит наш Смыков в хорошей компании, на пару с доном Эстебаном. Погиб он, бедолага, по собственному недосмотру, но дело порученное выполнил. Яшка, племянничек Эстебанов, полторы тысячи кастильцев в Самохваловичи привел. При полной амуниции и с боезапасом. Скоро будем гражданина Ламеха за жабры брать.

— Я в курсе, — кивнул Лева. — Арапы тоже скоро здесь будут. Мы уже и гонца с весточкой послали. Пока не знаем, какая сила соберется, но три сотни воинов нам гарантировали. А что насчет степняков слышно? Помогут они?