Мне не раз приходилось присутствовать при его разговорах со специалистами. И когда я слышал его убедительные доводы, почему необходимо использовать в этом конкретном производстве тот или иной прибор с радиоактивным излучением или поставить исследования по воздействию излучения на технологический процесс на каком–то участке производства, мне порой казалось: ну как же он может давать такие конкретные рекомендации? Ведь он очень далек от этих производств! Но специалисты с ним соглашались и ставили эксперименты, часто приводившие к интересным результатам.

Во второй половине сороковых годов не только мы искали людей, могущих оказать нам помощь в решении сложнейших проблем создания атомной бомбы, но и нас искали те, кто решал другие, не менее сложные задачи. К нам начали обращаться ученые, рассчитывая на то, что достижения физической науки позволят им выйти из лабиринта трудностей и откроют новые возможности для других областей знания. Особенно большое впечатление на меня произвели три встречи с С. П. Королевым. В самом начале 1946 года мне позвонил один из работников Госплана, которого я хорошо знал много лет. Позвонил он, как оказалось, затем, что хотел познакомить меня с конструктором, занимавшимся очень важной проблемой.

— Хотя эта проблема и далека от вашей, — сказал он, — но не менее важна и сложна.

Академики С. П. Королев, И. В. Курчатов, М. В. Келдыш на даче

Откровенно говоря, тогда мне казалось, что сложнее и важнее нашей, атомной проблемы ничего нет. Потому звонок показался мне неожиданным и странным. К нам, в нашу епархию, никто никогда из «внешнего» мира до сих пор не обращался, если мы сами не проявляли инициативы.

—Так когда же вы могли бы встретиться с ним? — продолжал мой собеседник.

Мы условились о дне и часе встречи у него в Госплане. Этот день я хорошо запомнил. Когда я вошел в кабинет, навстречу мне поднялся незнакомый человек, среднего роста, с простым русским лицом. Высокий лоб, энергичный, волевой подбородок, плотно сжатые губы. Вот нижняя–то часть лица и произвела тогда на меня наибольшее впечатление.

«Энергичный, собранный человек», — подумал я. Мне казалось, что он сжимал губы, чтобы не расплескать собранную в нем энергию и всю ее обратить на что–то выношенное, а может быть, даже выстраданное им.

Подавая руку, он улыбнулся:

— Королев.

— Сергей Павлович, — добавил организатор встречи.

— Мне хотелось бы, чтобы вы меня проинформировали об очень важном для нас деле. Может быть, сядем? — предложил Королев.

— Пожалуйста, если я смогу дать интересующую вас информацию.

— Мы разрабатываем проект космического корабля. Собственно, пока это еще не корабль, а ракета. Корабль будет создан несколько позже. — Королев повернулся к окну и стал смотреть в хмурое зимнее небо. — Но это не меняет сути дела… Для запуска ракеты необходимо высококонцентрированное топливо. Иначе преодолеть силы гравитации и оторваться от Земли невозможно.

Он поднялся со стула и стал шагать по комнате. «Волнуется, — подумал я. — Вот точно так же и Курчатов, когда затрагивает в разговоре какую–то очень крупную, волнующую проблему».

Королев вдруг остановился у окна, стал смотреть вдаль. Потом резко повернулся, подошел ко мне и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Можно нам рассчитывать на ядерное топливо или следует остановиться на химическом?

Я замялся. Такого рода вопросы мы не обсуждали с лицами, не принадлежавшими к клану атомщиков. Но дело не только в этом: о Королеве я уже слышал от Курчатова. Но не знал, что у нас в стране параллельно решаются две крупнейшие проблемы века. В каждой из них много неизвестного. Можем ли мы на нынешнем этапе развития работ помогать друг другу? А может, наоборот, этим мы станем лишь мешать друг другу? Нельзя накладывать одну трудность на другую. Тем более что это совершенно разные области. У нас очень много пробелов, белых пятен. «Одни сплошные минусы», — как–то сказал Курчатов.

«Как на Крайнем Севере, мы двигаемся по целине. Край непуганых птиц. Даже сполохи северного сияния не освещают всего, что встречает человека в Заполярье, — любил говорить Завенягин, когда после затянувшихся полночных заседаний мы возвращались домой. — Во всем нужно детально разобраться».

Одни минусы. Хотя в математике минус на минус дает плюс. Но это в математике! А как будет у нас?..

Королев сидел и ждал ответа, не спуская с меня глаз.

— Нельзя… — начал было я.

— Что — нельзя? — резко перебил меня Королев. — В нашем лексиконе этого слова нет. Да и у вас, видимо, оно не в обиходе. Что — нельзя?

—… нельзя накладывать одну трудность на другую.

—Это в принципе правильно. Вот поэтому–то я и хотел с вами посоветоваться. Мы с вами не только ученые, но также и инженеры. Ведь то, что ныне будет заложено в работе, определит основные направления исследований на ряд лет. Путь, быть может, хотя и правильный, но не самый оптимальный. Мы должны спешить. И мы, и вы. Поэтому меня и волнует вопрос, каким путем идти: развивать работы по химическому топливу или делать ставку на ядерную энергию?