– Змея, – мужичок стряхнул с халата плеснувшее из глиняной чаши вино и подпер кулаком подбородок, отвернувшись.

– Сам балабол, – отмахнулась супруга.

Было удивительно наблюдать публично представленную интимную семейную сцену, но для остальных такая перепалка, казалось, была в порядке вещей.

– Учитель Доо, – шепнул я, – почему эта женщина ведет себя так… скандально?

– По закону каждый мужчина Шусина должен отслужить в армии. И пока они служат даже малый срок в войсках Тулипало, их матери, сестры и жены самостоятельно ведут хозяйство. Пасут табуны и отары, возделывают виноградники, чайные плантации и рощи масличных деревьев, отражают атаки диких зверей и грабителей. А если мужчина погибает на службе, то ответственность за семью полностью ложится на их плечи, – наставник уважительно кивнул, подтверждая свои слова. – Как можно принудить таких женщин к безропотному повиновению, если они способны дать отпор кому угодно?

– Но ведь есть враги, с которыми они не в силах справиться? – Слабая женщина может дать отпор? Сомневаюсь…

– Есть. Но с ними не могут совладать и мужчины. Именно поэтому мы слушаем уже пятую версию сказания о Текудере.

– Твой ученик… – вопросительно взглянул я в непроницаемые глаза наставника.

– Бывший ученик. Наши дороги к тому времени разошлись: он закончил обучение и вернулся сюда, в родную деревню, которая подвергалась набегам степняков, а меня Судьба увела из Шусина. – Учитель Доо умолк, задумавшись. – Мягкое сердце, Уль Таль, – я улыбнулся: забавное ученическое имя. – Добрая душа, воплощенная в мощной плоти – вот каким был Текудер. Главным для себя считал служение людям, их защиту от опасностей. А я всегда считал его подвиг, воспеваемый сказителями, опрометчивым поступком.

– Жалеешь?

– Немного, – согласно кивнул наставник. – Отговорить его от участия в битве все равно не получилось бы, но будь я рядом, возможно, смог бы спасти, исцелить раны…

– …Шусин почитает память героя! – донесся выкрик, подкрепленный шлепком ладонью по столешнице, из доселе тихо переговаривающейся компании. – Наши деды и прадеды отдавали последнее, чтобы на месте сражения с демоном поставить изваяние…

– Какая польза мертвецу от истукана? – горячился собеседник кричащего, тоже повышая голос. – Только деньги зря потратили!

– Нам польза. Нам напоминание. Мы должны знать, что есть люди, которые пожертвуют собой ради других…

– Если бы войска Тулипало не щелкали клювом, нужда в таком подвиге никогда бы не возникла, – парировал оппонент.

– Никто не знает, где тот последний рубеж, за которым исчезает мысль о сохранности собственной шкуры, – тихо уронил из-за соседнего стола сухонький старичок, зябнущий даже в ватном халате. – Иногда ты и только ты ограждаешь народ от смертельной опасности. Спасешь лишь себя – умрешь для людей. Погибнешь ради всех – будешь жить вечно.

Спор пресекся. Кричавшие тут же замолкли и сконфуженно уткнулись в винные чаши и миски с лапшой. Здесь все еще чтут стариков?

– Расскажи о нем, – попросил наставника.

– Потом. Пока доберемся до его деревни – все успею рассказать.

– А зачем нам туда?

– Я не был в Шусине с того времени, как меня настигла весть о гибели Текудера, – Учитель Доо тщательно промокнул губы льняной салфеткой и положил ее на край стола: вечерняя трапеза закончилась. – Сто лет прошло, пора отдать долг памяти.

Перед отъездом удалось уговорить хозяев обменять с доплатой мулов на двух лошадок. Содержатель постоялого двора долго чесал в затылке: на кой ляд нужны эти недомерки? – но жена, сердясь на недогадливость мужа, бросила:

– Ты семьям с ребятишками в аренду их сдай, все проще им будет за хворостом в леса бегать. Лошадок-то малым детям кто доверит? А так – все при деле.

Так вот мы и стали обладателями еще не старых кобылок, пегой и мухортой, смирных и неказистых. Но я был рад и таким: у них по четыре ноги и неплохая скорость бега. Наши костюмы для верховой езды дополнили ватные куртки, меховые шапки и теплые шарфы из шерсти альпаки. Руки согревали перчатки с обрезанными пальцами. По ночам траву уже прибивало инеем, и сейчас дыхание наших лошадей вырывалось из ноздрей паром, мгновенно становящимся частью утреннего тумана. Сию, скользящий рядом в энергетической форме, тоже почти растворился в нем. Сегодня его оскорбили до глубины души: я предложил навьючить на изрядно подросшего синего монстра дополнительный мешок с теплыми одеялами, а Учитель Доо вообще выдвинул предложение сэкономить на покупке одной лошади. Ни грузовым, ни ездовым котом хранитель быть не согласился и с возмущением сбежал от нас в туман, пока мы не нашли ему еще какого-нибудь гадкого применения. Ровный перестук копыт, ветер в лицо, ожидаемый рассвет… мы скакали навстречу новому дню. Я с удовольствием отдался бегу лошадки, даже такому неспешному.

Солнце заливало золотом холмы и долины предгорий Тянь-Мыня. Ровные ряды виноградников, аккуратные квадраты масличных рощ, уже раскрашенные по-осеннему, тучные стада коров и многочисленные отары овец, пасущиеся на склонах. В Бахаре сейчас деревья еще зеленые, они не каждую зиму сбрасывают листву, а если сбрасывают – то ненадолго. Но климат Шусина более суров. Клены, липы, рябины уже примеряют янтарь и багрянец. Северные холодные ветра окатывают проезжих золотыми водопадами листвы, срывая ее с раскинувших над долиной свои кроны древних великанов гинкго. Осенью сердце щемит печалью.

Несмотря на необъятные просторы провинции, дома редких деревень здесь теснились друг к другу, как овцы в отаре. На юге, там, где люди не могут найти лишнего свободного места, жилища были обязательно окружены двориками и высокими каменными заборами, обеспечивающими в тесноте хоть какую-то иллюзию уединения. Вторгаться в личное пространство семей не дозволялось посторонним. Здесь же селенья были окружены деревянным тыном, обеспечивающим защиту от хищников и лихих людей, а внутри община жила сплоченно: двери в дома не запирались, общая площадь собирала то сельский сход, то играющих детей, то сплетничающих кумушек, а низкие ограды палисадников с яркими осенними цветами лишь намеком отделяли друг от друга дворы. Кое-где в тех дворах высились резные столбы, знакомые по родному поместью. Вокруг столбов гоняли по кругу привязанных арканами верховых красавцев-коней, – гнедых, соловых, серых в яблоках, – чтобы те не застоялись. Не всегда календарь деревенских работ позволял выгуливать детей ветра на охоту или скачки, а отпускать их в табуны осенью было небезопасно: звери тоже готовились к зимовке, а породистые выезженные кони очень дорого стоят. Отец их дарил самым важным гостям.