Джеймс Андерсон, оторвавшись от внимательного чтения одного предложения, которое содержало письмо, и подняв голову, был изумлен, найдя, что его почтальон ушел. И это с учетом того, что этот мальчик так сильно желал получить плату за эту услугу.

– Что случилось с мальчиком? – сказал он. – Я хотел задать ему еще сто вопросов.

Миссис Вильямс так хорошо подделала почерк своей дочери Хелен, что Джеймс Андерсон был полностью убежден, что письмо было написано избранницей его сердца.

Он был уверен, что письмо выражало холод и отчужденность, поскольку, с учетом того, что они не виделись так долго, и того, что он любил ее так сильно, оно должно было содержать хотя бы пару слов о любви.

– Она могла сказать мне, что ее сердце принадлежит мне, – пробормотал он сам себе, – или дать мне сразу понять, что оно изменилось так, что я его теперь не узнаю. Теперь остается только ждать встречи с ней. А может быть, у нее не было времени написать больше, может быть, она не доверяла почтальону, посчитав, что будет небезопасно выражать свои настоящие чувства в этом послании.

Надеясь на это и пытаясь убедить себя в лучшем, Джеймс Андерсон с нетерпением стал ждать часа, когда, в соответствии с полученной запиской, он сможет увидеть лицо той, воспоминания о ком согревали его в часы одиночества и давали возможность переносить зло и несчастья, которые при других обстоятельствах были бы непреодолимыми.

До восьми часов оставалось не так уж много времени. Без пяти минут восемь Джеймс Андерсон, трясясь от нетерпения, подошел к двери дома миссис Вильямс. Его рука тряслась, когда он поднес ее к дверному колокольчику. Он сказал себе, что пришло время, когда все должно стать известным, когда он поймет, что ему теперь ожидать, на что надеяться или чего бояться.

Несомненно, что-то сильно давило на его сердце. Был неопределенный страх того, что все плохо. За время, между тем как прозвенел колокольчик и открылась дверь, он пережил чувство неловкости, которое всегда сопровождает сильное беспокойство и которое является очень тяжким.

Дверь открылала служанка, которая получила указания от миссис Вильямс, поэтому она знала, что говорить. Не ожидая представления посетителя, она сказала:

– Вы мистер Андерсон, сэр?

– Да, да, – сказал он.

– Мне приказано проводить вас в заднюю комнату.

«Все в порядке, – подумал Джеймс Андерсон, – она ждет меня, возможно, она приготовилась к приему».

Он без колебаний последовал за служанкой, поскольку верил, что она подруга Хелен и что ей можно полностью доверять. Она провела его в заднюю комнату, где никого не было. Затем она сказала:

– Если вы посидите несколько минут, сэр, моя госпожа придет к вам.

«Ее молодая госпожа, она имела в виду», – подумал Джеймс и приготовился ждать с нетерпением, которое при данных обстоятельствах, несомненно, было очень сильным. Ведь он так сильно беспокоился, поскольку сейчас решалась его судьба.

В планы миссис Вильямс не входило заставлять его ждать, поскольку она, безусловно, не хотела долго держать в доме такого посетителя, как Джеймс Андерсон, поскольку не знала, какая случайность может произойти и все испортить.

Хелен сама могла спуститься по лестнице и случайно зайти в эту комнату, где она надеялась избавиться от проблематичных притязаний Джеймса Андерсона навсегда.

Она была в передней комнате, когда Джеймса проводили в заднюю. Эти комнаты сообщались раздвижными дверьми. Ей всего лишь нужно было открыть эти двери и изумить Андерсона, который не ожидал увидеть мать вместо дочери.

Он выказал неожиданное и очень сильное изумление. Но, поскольку миссис Вильямс решила вести себя так, словно было унижено ее личное достоинство, она не стала волноваться по этому поводу и сказала, с уверенностью, которую могла себе позволить себе только она:

– Могу я спросить вас, сэр, ради чего вы пишете записки моей дочери в такое время? Записки, которые, как мне кажется, имеют своей целью причинить ей большой вред. Они имеют четко определенную цель.

– Миссис Вильямс, – сказал Джеймс Андерсон, – поскольку, как мне кажется, меня предали и мальчик, которому я по глупости поверил, доставил записку вместо вашей дочери вам, я могу только сказать…

– Прошу прощения, сэр, – сказала миссис Вильямс, перебивая его, – но, поскольку я получила вашу записку от моей дочери, можете избавить себя от беспочвенных обвинений мальчика, которого вы соблазнили подкупом и взятками.

– От вашей дочери?

– Да, сэр, от моей дочери. Мне льстит то, что между мной и моей дочерью слишком хорошие отношения, чтобы скрывать от меня такой секрет, как это обстоятельство.

Это был очень неожиданный удар для Джеймса Андерсена, удар, к которому, действительно, он не был готов. Несмотря на свои сомнения, Джеймс не имел возможности опровергнуть то, в чем уверяла его миссис Вильямс. Она увидела, что одержала над ним победу, увидела затруднительное положение, в котором он оказался.