Ребл выругался, подойдя к ним. — Командир, не сработает.

— Должно сработать, — возразил Галар.

— Мы даже не трогали доспехи — это дерьмо в ножны не сунешь, верно? Мало кто из старых Хастов их носил. Разве их не привезли после Отравления?

— Идите назад к остальным. Покажите твердость.

— Твердость? — Внезапно расцветшая улыбка была ослепительно-опасной. — О, хребет у меня крепкий, сир. Может, даже слишком. Но его нельзя сгибать. Сломаете — станет бесполезен. Однако до тех пор он может принять немалый вес, сир, и знает, как его распределить.

— К чему это, Ребл?

— К тому, сир. Хотите, чтобы я вернулся. Но я не торговец. Если хотите, чтобы я что-то продавал… я умею убеждать, сир, но только кулаками.

— Просто привлеките на свою сторону Курла и Ренс. Раздайте всем новичкам оружие. Постройте их, Ребл.

Всё улыбаясь, Ребл отдал честь и вернулся в кучку офицеров.

— Могли бы заговорить, Варез. У вас есть доступ к Реблу.

Варез хмыкнул: — Едва ли. Я всего лишь забочусь отдавать такие приказы, которые он выполнит в любом случае. Он решил спасти мою жизнь в рудниках, но не знаю, по каким причинам. До сих пор из-за него плохо сплю по ночам. — Он покачал головой. — Вот как оно среди нас. Преступления держим, словно щиты. Иные прочны и сильны, а другие хрупки и ненадежны. А третьи — всего лишь иллюзии, шепотки. — Варез указал на офицеров: — Вот, например, Листар. Тайна защищает его, но трудно сказать, надолго ли ее хватит. Нет, сир, наши щиты не просто для обороны. Они помогают нам кое-что спрятать.

Ребл ухитрился выстроить офицеров неровной линией. Мечи были на поясах, но даже скрытые ножнами клинки, как и их собратья в повозках, кричали — какофония резкая, будто стая чаек кружит над полем брани. Масса рядовых рудокопов приближалась. Галар заметил, что некоторых стражников уже оттеснили. «Они не побросали оружия, но их не хватит».

— Хотят получить клинки, — сказал Варез. — Им интересно, что случится.

В этот момент двое всадников проехали сквозь щель за шеренгой охраны. Узнав их, Галар Барес ощутил трепет потрясения.

Мужчины вели беседу столь громко, что прорезали гомон оружия.

— Слышишь, старый друг, здесь что-то не так?

— Вороны разболтались. Ну, однажды я носил клинок, только и умевший что жаловаться. Рад был сечь, но жалко терялся в мирное время.

— Какова же судьба того оружия, Празек?

— Соблазнен ржавчиной, на манер отставных солдат, морщинистых проституток и старых бардов, у коих хрипнет голос. Всему приходит конец, Датенар.

— Но мечи, глупо ржущие в разгар жестокой битвы, Празек… разве так подобает?

— Угроза врагу, — ответствовал Празек, останавливая коня. Он оперся на луку седла и обозрел заключенных. — Я задумал взять такой же клинок и даже надеть доспехи, сулящие ужасное предназначение. Кто-то должен выразить безумие гражданской войны и, если она имеет право на голос, здешнее оружие отлично справляется.

Датенар натянул удила и спрыгнул с коня. Поправил плотные перчатки. — Злобное веселье сложится в песнь, посвященную грустному положению наших дел? Весьма уместно, ты прав. Эй, там! Приготовьте мне самое лучшее оружие! — Он резво рванул к фургону. — То, что возопит вместо приветствия. Пусть каркает на манер… э…

— Ворон, — подсказал Празек.

— Ворон! Тусклых и черных над недавними битвами, разъяренных изобилием, гневных от излишеств. Пойманных меж горем и радостью, пустым брюхом и спасением. Такое оружие наверняка умеет выживать, умеет заполнять небеса полночными точками. Угрозы, сказал ты, Празек? Воображаю дрожащие коленки врагов, трепещущий строй — ах, правота их дела (все они мнят себя правыми) съежилась, как мошонка в ледяной воде. А мы стоим перед ними, руки на вздыбленных рукоятях, клинки выползают из влажных ножен…

— Датенар! Ты вогнал в краску прекрасную половину здешних солдат! Как насчет круглолицых и сладкоглазых, пышных и округлых, изящных образчиков эстетического совершенства?

Датенар выбрал меч и ножны. Красуясь, вынул клинок. Тот завопил. — Что такое? Я так уродлив, что вызываю ужас?

— Точно не лицом, друг. Возможно, дыханием.

— Невероятно! Я говорю, набрав в рот розовые лепестки. Привычка оратора. Но, если я понял тебя, ты о женщинах.

— Моя слабость.

— Понимаю, их сила делает тебя слабым.

— Да, и еще лишающий мужества страх пред тайной.

— Тогда… вот женщина здесь, она держит такой меч, навершие блестит, железо полнится предвкушением. Неужели не окажется она бесстрашнее, нежели любой мужчина рядом? Не дрожит ли лезвие от оглушающего ужаса, видя готовность его испытать?

— Испытать и попробовать, затупить и утомить, сделать хромым, если такое возможно. Начинаю понимать твои намеки, Датенар.

— Намеки мои острее любого острия. Я уже готов к громовому доспеху, хотя бы ради столкновения мнений.