За спинами Сурхай-хана, Мирзы Калукского и Махмуд-бека замерли дружины в ожидании приказа на наступление. Сурхай-хан остановил взгляд на Мирзе Калукском, Рустам-хане Барсарли, Хасан-беке, Бек-Али:

– Вы со своими дружинами пойдете прямо. Бейте так, чтобы из глаз кизилбашей сыпались искры. Пусть думают, будто в туловище коршуна мы наносим главный удар. Тем временем Махмуд-бек с Амир-Хамзой со своими воинами ломают левое крыло коршуна, расположенное на холмах поселений Лидже и Арак. Затем они по прибрежным холмам Рубас-чая заходят кизилбашам в тыл. А мы с Муртузали-ханом ударим под Дюбеком в правое крыло врага, сомнем его и окажемся у шаха под боком. Всем ясен план действия?

– А если мы не прорвемся? – засомневался Рустам-хан Барсарли.

– Если задуманное не удастся, без суеты и страха отходите назад и закрепитесь за тем местом, которое занимаете сейчас. Отсюда не отступайте ни шагу. Кто побежит, тому от моего меча смерти не миновать!

– А если не удержимся?

– Слушай, Рустам-хан, если есть силы бежать назад, кто поверит, что их у вас нет для наступления? Запомните и другое. Если враг побежит, гоните его до полного истребления. Не обольщайтесь добычей. Даже если кучи золота и бриллиантов будут лежать под копытами коней, не смейте останавливаться и притрагиваться к ним! Уничтожим врага – все эти богатства будут нашими.

Отряды заняли позиции…

От войска Рустан-бека вдруг отделился мощный всадник на огромном белом коне, галопом промчался по долине, остановился на расстоянии полета стрелы, приложил ладонь ко рту и крикнул:

– Эй, чунгурист Мирза, покажи мне свое лицо! Я хочу в него заглянуть! Желаю своим мечом сыграть лезгинку на твоем чунгуре, а потом сбрить тебе бороду!

Кизилбаш горячил коня, поднимая его на дыбы, размахивая над головой сверкающей кривой саблей. Один из воинов Мирзы выпустил стрелу, но она не долетела до великана, воткнулась в землю, взбив облачко пыли. К Мирзе Калукскому подскочил Халид, его глаза горели, ноздри хищно раздувались.

– Позволь, Мирза, снять этому выскочке голову!

– Что, Халид, разум потерял? Хочешь быть подобным этому орангутангу? Нечего заниматься глупыми забавами! Встань в строй и займись делом!

– Эй, обритый гунн, чего молчишь, боишься? – надрывался шахский храбрец. – Мы многих людей твоего племени выкосили в Гамаке, Гасуле, Гурухуле, Журасе, Калае и в урочище Вертиль, а их жен и дочерей сделали своими наложницами и рабынями. Пришел и твой черед, черед твоей сестры Сейранат, певец Мирза! Тебе рассказать, как твоя красавица Шах-Зада по ночам в истоме любовных утех бьется в объятиях нашего шаха? Говорят, горяча баба, ох, горяча, как необъезженная кобылица! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

При упоминании имени Шах-Зады у Мирзы вдруг увлажнились глаза, перехватило дыхание, рука потянулась к шашке… Если этот каджар не замолкнет, он вырвет ему язык…

– Мирза Калукский, Рустам-хан, Хасан-бек, Мамай-бек, Бек-Али, начинайте, – приказал Сурхай-хан.

Воины с устрашающим боевым кличем бросились вперед. Махмуд-бек с Амир-Хамзой поскакали на левое крыло шахских войск. Махмуд-бека обогнал Амир-Хамза, оглянулся, блеснув ровными белыми зубами. За ним мчались долговязый Хаким, маленький ловкий Халид… Махмуд-бек натянул поводья, пропустил воинов, поискал глазами возвышенность и пустил коня на нее. Рядом встали вестовые, готовые исполнить любое его приказание. Прискакали Хасан-бек, Хаким, Халид. Они широко раскрытыми глазами следили за ходом сражения. И гул сражения, тянущий в небеса, заставлял их непроизвольно втягивать головы в плечи.

Неустрашимые гунны, калукцы, хамандары, нитрикцы, кухурики и барсарлинцы во главе с Мирзой Калукским мертвой хваткой вцепились в «туловище» коршуна. И оно дрогнуло, тучнея, стало отодвигаться. Шевельнулись «крылья», вкрадчиво расправились, готовясь к удару с боков.

Махмуд-бек выжидал. Не дай бог, чтобы враг догадался, что его заманивают в ловушку! Пусть воины шаха, охмеленные захваченной инициативой и отступлением горцев, теряют хладнокровие! Теперь пора…

По условному знаку сигнальщиков, поставленных на шапке горы, на правое крыло кизилбашей набросились воины Сурхай-хана и Муртузали-хана. Они в два счета разметали каджаров, вышли им в тыл. Главные силы тем временем смяли левое крыло и начали теснить шахское войско к реке. Кизилбаши дрогнули, повернули назад и вразнобой побежали. Одни отступающие переправлялись через речку, уходили в лес. Иные бросали оружие и сдавались. Махмуд-бек теснил их к берегу реки. На земле с выбитой копытами лошадей травой темнели лужи крови, валялось оружие, шлемы; от боли стонали сотни порубленных кизилбашей, ржали лошади. Вся долина реки была завалена телами убитых и раненых персов, боевых коней. Река превратилась в кровавый поток. В долине реки, по ее берегам – везде лежали воины, порубленные мечами, раздавленные копытами коней, безобразно вздувшиеся на жаре.

Махмуд-бека передернуло и затошнило. Приторно-сладкий, отвратительный запах смерти, казалось, пропитал все долину Рубас-чая. И кровавая река с черной вестью неслась в прикаспийские степи, в Каспийское море, неся в сердца воинов шаха ужас, звон и скрежет неминуемой смерти.

Горцы гнали кизилбашей до ночи. Они на поле брани убитыми и ранеными оставили тысячи неприятелей. А горцы, как было решено на совете Старейшин, рассеяв вражеские силы, расстроив коварные планы Надыр-шаха, на ночь зажгли тысячи костров и сами в кромешной тьме в глубочайшем секрете ушли на высокогорные вершины.

Туда, к табасаранам на помощь, прибывали лакцы, тавлинцы, аварцы. И смешанные отряды дагестанцев накапливали силы для очередного удара по кизилбашам. Объединенные силы горцев неожиданно нанесли противнику сокрушительный удар. Основная масса дагестанцев, укрывшись в лесу, заманила противника в ловушку, а потом вынудила спуститься в ущелье, где в течение двух часов тысячи кизилбашей покинули этот неспокойный мир.

Потерпевшие поражение персидские военачальники Заман-бек и Рагим-хан бежали с поля боя. Разгневанный шах приказал связать руки и сбросить с вершины горы Кара – сырт Заман-бека, Минбаши, еще четырех пятисотенных и нескольких предводителей персидских дружин. Персидский отряд, отправленный в Дюбек, трое суток сражался с Сурхай-ханом, но не добился своей цели и отступил назад. Надыр-шах был разгневан коварством и непредсказуемостью Сурхай-хана: сегодня он искал мира с ним, завтра ссорился, а послезавтра опять предавал. Шах решил наказать этого зарвавшегося глупца так, что о его ярости у него на родине и через века не забыли. Он решил огромными силами пойти на Кази-Кумух, в своем родовом гнезде разгромить этого старого лиса, а его самого повесить на одной из башен крепости.