Титания испуганно ахнула.

Впрочем, садясь за стол, чтобы приступить к завтраку, она в глубине души сознавала, что сама во всем виновата.

Утро выдалось поистине великолепное. Она так быстро мчалась по лесам и перелескам, которые так любила, что забыла обо всем и даже на миг почувствовала себя счастливой.

Вскоре она оказалась на берегу лесного озера, которое было ее излюбленным местом, потому что она верила, что в нем живут русалки.

И только там Титания сообразила, что совершенно утратила счет времени. А ведь если она опоздает к молитве, ее ждут большие неприятности.

Поэтому она пришпорила Меркурия, торопясь вернуться как можно скорее.

Но, несмотря на все ее старания, переодевшись и сбежав вниз, она увидела, что двери столовой уже закрыты.

До нее донесся раскатистый и звучный, как иерихонская труба, голос дяди, читающего молитву, на что все те, кто слушал его, откликались уважительным «аминь».

И только когда из столовой начали один за другим выходить слуги, она прошмыгнула внутрь, сознавая, что сама навлекла на себя беду.

Однако, к ее невероятному облегчению, обошлось без долгих нотаций, которые ей непременно пришлось бы выслушать при обычных обстоятельствах.

Герцог, пребывая в необычайно благодушном расположении духа, занимался письмами, каковые, по обыкновению, были сложены рядом с его тарелкой после того, как их вскрыл и просмотрел секретарь.

Со счетами на оплату и просьбами о вспомоществовании вполне успешно разбирались в конторе, тогда как внимания герцога удостаивались исключительно приватные послания. Одно из них, вскрытое первым, он сейчас и читал со слабой улыбкой на тонких губах.

С другого конца стола на него с немым вопросом поглядывала герцогиня, но она была слишком умна, чтобы расспрашивать о содержимом письма прежде, чем он сам будет готов рассказать ей о нем.

Прямо напротив Титании, по правую руку от отца, сидела ее кузина леди Софи Брук, которая только что, к полному своему удовольствию, провела первый сезон [1] в Лондоне и, вне всякого сомнения, стала одной из самых выдающихся debutantes [2] этого года.

Герцог дал пышный бал в ее честь, а немного погодя намеревался устроить еще один, но уже в собственном поместье, Старбрук-холле.

На него будут приглашены все мало-мальски важные соседи, и Титания задавалась вопросом, дозволено ли ей будет побывать на нем.

На первый бал в Лондоне ее не взяли под тем предлогом, что она до сих пор носит траур по своим отцу и матери. Это было не совсем правдой, поскольку год, который обычно положен в подобных случаях, закончился уже три недели тому.

Титания была достаточно сообразительной, чтобы догадаться: дядя вовсе не желал, чтобы она появилась на балу в Лондоне.

И дело было не только в том, что он стыдился ее матери, но и в том, что сама она была куда красивее своей кузины.

Ни самомнение, ни тщеславие были Титании решительно не свойственны, хотя девушка отдавала себе отчет в том, что очень похожа на свою мать. И хотя семейство Старбруков повело себя чрезвычайно грубо и невежливо с ее отцом, лордом Рупертом Бруком, все остальные восхищались красотой ее матери.

Они прекрасно понимали, почему лорд Руперт влюбился в нее.

А герцог Старбрук во всем пошел в своего отца.

Пятый герцог был решительно настроен сохранить голубую кровь Старбруков незамутненной, каковой она оставалась на протяжении двух последних веков, и потому заключил договоренность о том, что сын его женится на принцессе Луизе Хьюдельбергской.

Княжество это было не то чтобы очень уж известным и значительным, но правящее семейство состояло в дальнем родстве с королевой Викторией [3] , и никто не посмел бы утверждать, что принцесса Луиза не годится в жены следующему герцогу.

К несчастью, второй сын, лорд Руперт Брук, расстроил отцовские планы.

Вопреки всему он женился на простолюдинке.

Однажды он отправился в Шотландию, дабы половить лосося, и остановился у старого друга, в поместье которого неизменно наслаждался свободой, каковой ему крайне недоставало дома.

Если ему хотелось прокатиться верхом, он садился на коня, и никто не поднимал из-за этого шума. Равным образом, если ему приходила блажь отправиться на рыбалку, он попросту выходил из замка и спускался к реке.

И помощникам рыболова или слугам было вовсе не обязательно сопровождать его, если только он сам не просил их об этом.

В общем, так уж получилось, что лорд Руперт предпочитал одиночество, особенно в Шотландии, где он отдыхал душой и телом после помпезности и излишней формальности, царивших в его собственном доме, как, впрочем, и в большинстве роскошных фамильных особняков, в которых ему доводилось бывать как гостю.

– Останавливаясь у меня, ты волен поступать и вести себя так, как тебе заблагорассудится, Руперт, – говорил ему друг.