Тут к нам подошел дьякон. Огромным пузом он цеплялся за углы столиков, расправляя рыжую бороду. Глаза у него скучные: мы ему ужасно надоели. В самом деле, ну на что мы были ему нужны, люди без денег, даже столовавшиеся не у него, а в китайской харчевке, где нам за гроши давали уйму пельменей.

Все-таки из вежливости он спросил:

— Ну, как дела, ребята?

Степнов стал жаловаться: денег нет, как быть дальше — не знаем.

Дьякон зевал и говорил невесело:

— В Китае, дружок, все деньги любят. Путь вам один — пешком до Пограничной, но, конечно, семьдесят верст без визы пройти трудно. Хотя деревень всего одна, за Сайфуном, но на дороге военные посты. Могут задержать, могут неприятности быть; однако многие проходят.

— А не по дороге — по сопкам? — спросили мы.

— По сопкам — хунхузы. И войска тоже есть, которые их ловят. Там попадетесь, вас самих за хунхузов могут принять. Еще хуже будет. Хотя и по сопкам многие проходили.

Тут хозяину постучали с одного из столов, и он не без удовольствия нас оставил, полагая, что мы теперь уйдем. Конечно, он боялся, что мы будем просить у него денег или кредита.

Хомяк, зевнув, взял с прилавка несколько листов какого-то растрепанного журнала. Голая длинноногая женщина со шляпной коробкой на сгибе локтя шествовала по тротуару, горделиво подняв голову. Ее преследовал франт в цилиндре и кургузом пальто. Журнал был парижский Le Sourire. Как он попал в «Кимры», было довольно удивительно, но разве менее удивительно, что в его листы завертывал контрабандистам жареную свинину бывший дьякон какого-то кимрского храма, волной революции брошенный из Тверской губернии в один из самых глухих уголков Северной Маньчжурии?

Я смотрел на Хомяка. Он еще раз прицелился веселыми глазами на забавную картинку, улыбнулся мальчишеской улыбкой (моложе всех нас был), сложил журнал вчетверо и неторопливо спрятал его во внутренний карман своего матросского бушлатика.

II

Несколько необходимых разъяснений.

Китайский городок С. расположен всего в немногих верстах от советской границы. Еще совсем недавно путь до него был легок и прост, но мы бы и раньше не смогли воспользоваться его доступностью: бывшие офицеры, поднадзорные ГПУ, мы были лишены права выезда из Владивостока. Бежать нам пришлось кружным путем: на лодке через Амурский залив, оттуда к границе, через нее — и затем пробираться к С. тайгой и сопками, по китайской стороне.

Этот путь мы сделали в девятнадцать дней. До С. добрались мы окончательно измученными, и новый переход, при необходимости еще более таиться, еще усиленнее прятаться, следовательно, идти ночью, казался нам уже непосильным.

Было над чем призадуматься, отчего пасть духом. Деньги на исходе. Если мы не обменим свои трехдневные удостоверения на новые — нам грозят крупные неприятности, вплоть до возможной высылки на советский пограничный кордон.

Выйдя из «Кимр», мы бродили по улицам городка, надеясь на какую-нибудь счастливую встречу, но счастья нам не было. Потом захотелось есть, и мы пошли в уже знакомую китайскую харчевку рядом с нашим ночлежным домом. Старый китаеп-хо— зяин с бритым лбом и туго заплетенной тонкой косой встретил нас приветливо. Заулыбался, как знакомым. Закивали и китайчата-помощники, с поразительной быстротой защипывавшие пельмени на столе у окна фанзы. Приятно пахло горьковатым дымком от очага. Зубы улыбавшихся китайчат были ослепительно белы.

Как всегда, хозяин указал нам на угол за циновками, должно быть, почетное отделение, «дворянское», для чистых гостей.

— А как насчет водочки? — неуверенно спросил я у Степнова, нашего казначея. — Возьмем или нет?

— Не хочешь ли коньяку? — мрачно усмехнулся он. — Ну можно ли говорить о водке, когда нам завтра нечего будет жрать?..

Я предлагаю даже есть один раз в день…

Он недоговорил, прерванный хохотом Хомяка, и поморщился, но юноша смеялся вовсе не над его словами: усевшись за стол, он уткнулся в журнал, который стащил в «Кимрах».

— Совсем мальчишка! — пожал плечами Степнов, отодвигая скамью, чтобы сесть за стол. — Ну, чего ты там нашел? Еще голую бабу?..

— Сейчас, сейчас! — заторопился Хомяк, искрясь глазами — Нет, право, замечательно! — Сейчас я вам прочту… Санга [42] пельмени! — крикнул он китайцу, вошедшему с нами за циновку. — Тунда? Санга! [43]

— Тунда! — ответил китаец. — Водка ваша пить надо?

— Пуе [44] .

И нам:

— Слушайте: «Femme de chambre, tres jolie, distinguee, brune, tres soignee, libre un apres-midi par semaine, rencontrerait monsieur honorable et aise pour distraction originales. Ecrire M-lle Claudia au «Sourire»…» [45] Понимаете?..

Ни я, ни Степнов ничего не поняли, хотя в корпусе и учили французский язык: забыли начисто.

— Ну, сейчас! Очень забавно! — звонким альтом подростка восторженно кричал Хомяк. — Вот: горничная, очень хорошенькая, distinguee… не знаю, что это такое, но не важно. Еще несколько слов непонятно, но вот: свободная раз в неделю после полудня, ищет порядочного и обеспеченного человека… Знаете для чего? — Он прыснул. — Для оригинальных развлечений… Каково?..

Хомяк победоносно, словно гордясь тем, что прочел, поднял молодое, свежее лицо, чуть тронутое загаром и ветром.

Мы, конечно, заинтересовались. Стали требовать, чтобы читал дальше.

— Сколько угодно! — охотно согласился Хомяк. — Тут вся страница из таких объявлений: «Etrangere, jolie, jeune, tres bien faite, caractere fantasque. Il me plait parfois d’amincer ma taille et la comprimer strictement… Quel homme du monde aise de gout rafflne me comprendra? Ecrire Tanagra…» [46]