Вадик энергичной походкой спешащего куда-то человека прошел мимо подъезда, приподняв воротник и слегка ссутулившись, чтобы выглядеть со стороны хоть немного пониже. Никого и ничего подозрительного. Стайка молодежи метрах в пятидесяти на лавочке, две бабульки вышли и направились невесть куда в такую позднотищу – моцион, должно быть.

Надо рисковать! Он вошел в подъезд и поднялся двумя этажами выше, на седьмой. Стал неторопливо спускаться, прислушиваясь. К счастью, на лестнице никого не было. У Фогелевой двери, в нише справа от лифта, тускло горела под потолком люминесцентная лампа. Он приложил ухо к двери. Слышалась негромкая музыка, классическая мелодия. Он позвонил и отошел от дверного глазка – вспомнил, что он не панорамный. Приблизился звук мягких, слегка шаркающих шагов. Ее голос: «Кто там?» Вадим снял пистолет с предохранителя и назвался. К его изумлению, дверь открылась немедленно: он-то полагал, что запуганная, деморализованная хозяйка поостережется или, по крайней мере, переспросит.

Юлия Павловна предстала в домашнем халате, тапочках на босу ногу, с растрепанными волосами. Она не успела ничего произнести, а Вадим уже втолкнул ее внутрь и как мог мягко прикрыл ногой дверь, после чего довольно бесцеремонно заткнул ей одной рукою рот, второй выхватил пистолет. Шепнул на ухо: «Вы одни?» Она кивнула, преодолевая сопротивление жесткой руки сыщика. В глазах ее застыл ужас.

Он завел ее в ванну, отпустил и тотчас включил кран. Юлия Павловна по-прежнему пребывала в шоке, но уже начинала адекватно оценивать ситуацию. Вадик для верности приложил палец к губам и зашептал ей на ухо. Она едва слышала его сквозь шум воды. Но главное поняла: следствие не знает, жив ли Фима, но весь ход событий подсказывает, что, скорее всего, жив. Если да, то его удерживают в потаенном месте и чего-то от него хотят. Он, этот парень, ищет, ведет дело, но неофициально, потому что официально нельзя – это еще опаснее. Многое зависит от нее. От ее памяти. Он называет фамилию, имя и отчество человека. Надо вспомнить, кто это? Не было ли у Фимы такого знакомого, даже случайного?

Что-то свербит в памяти, увы, уже совсем не той, не той!.. Что-то далекое, безумно далекое. Кажется, Фима называл эту фамилию в связи… с чем? Когда-то давно, очень давно, в другой жизни… Годы назад. Или десятилетия. Ведь они так давно вместе, так давно… Друг юности? Коллега? Ученый-филолог? Кто-то из знакомых Лени Бошкера, их ближайшего друга? Институтский приятель, однокашник? Господи, ну разве вспомнишь – столько лет…

– У этого человека мог быть повод мстить Ефиму Романовичу или его родителям? – прошептал Вадим, зловеще акцентируя на слове «мстить».

– Господи, какая месть родителям, за что? – в тон ему отвечала Юлия Павловна, прижавшись губами к самому его уху. – Тишайшие были люди, он редактор в научном издательстве, она в литчасти театра над рукописями корпела. А если и было что – откуда мне знать? Его папа давно умер, а со свекровью общались редко, у нее характер был – не приведи бог, Фима ограждал меня…

– Спокойно, Юлия Павловна, сосредоточьтесь! Вспомните! Не был ли этот человек случайно обижен на вашего мужа? Конфликт во дворе? В трамвае? Соперничество в юности из-за вас? (Вадим произнес это и сам же мысленно назвал себя идиотом, сообразив, что девичий расцвет Юлии Павловны пришелся на весьма уже зрелые годы человека, до недавних пор лежавшего за изгородью Круглогорского кладбища. Впрочем, всякое бывает!)

– Вы никогда не бывали в Круглогорске?

– Нет, что мне там делать?

– А он дневников случайно не вел, мемуары не писал?

– Насколько я знаю, никогда. Ой, подождите! Он со студенческих лет сберег записные книжки телефонные. У него с юности бзик: вдруг потеряется, не восстановишь? Он их раз в два года переписывал с обновлениями, а старые сохранял. Бросил это дело лет восемь назад, когда компьютер появился. У него целая коробка на стеллаже книжном.

– Идемте, но… – он снова прижал палец ко рту, – …ни звука!

Вадим вышел вслед за ней на цыпочках в прихожую, чтобы микрофоны, если стоят, не засекли шагов второго человека. Юлия Павловна с помощью табуретки достала с верхнего стеллажа небольшую коробку. Они прошли в комнату, Вадим уселся прямо на палас и приступил к изучению телефонных книжек, аккуратно размещенных по хронологии. Юлия Павловна, опустившись в кресло, наблюдала за ним с такой надеждой в глазах, словно из этой коробки, как ангел, мог в любую минуту выпорхнуть ее живехонький и невредимый Фима.

Во всех шестнадцати книжках Вадик сперва просмотрел странички, соответствующие первой букве фамилии отца Мудрика и его имени-отчеству. Ничего не нашел. Стал просматривать все подряд, от «А» до «Я» – а вдруг?

Мимо.

Какая досада! Он так надеялся, что найдется зацепка, связь.

Он хотел было закончить этот бесплодный поиск, но что-то остановило. Не мог ли Фогель с его склонностью к ребусам и кроссвордам как-то зашифровать, закодировать именно это имя? Кроме того, в книжицах были и странички вне алфавита, «для заметок» или просто дополнительные. На некоторых значились фамилии без телефонов, телефоны без фамилий, какие-то названия лекарств, термины, случайные пометки – видимо, когда под рукой не оказывалось листка бумаги. Многие записи выдавали рано пробудившуюся склонность Фогеля кодировать, сокращать и шифровать.

Он решил снова пролистать книжки, всматриваясь во все записи, пометки, цифры – во все без исключения. Вот вторая по хронологии за 1974 год – потертая, с захватанной грязноватой обложкой дешевого голубого картона. Внутренняя сторона задней обложки. Мелким шрифтом восемь цифр, рядом две пары слов-сокращений: «Кон-т» и «К-к».

«Восемь цифр, начинаются с двойки. Если телефон, то межгород. Восемь плюс трехзначный код плюс четырехзначный номер. Или двухзначный и пятизначный. Какие тогда были коды и на какие города? Черт его знает! Я еще тогда не родился. «Кон-т» – что это? Непонятно. Может быть, «контакт»? А два «К»? Кисловодск? Котовск? А может, Круглогорск! Вот оно!..