Пепел и ржавчина — вот аромат ее покоя, вот то, что повергало в неискупимо черные глубины, но одновременно несло надежду, даже если он не подозревал об этом. Валерия иным зрением уловила, как черная завеса грядущего вплотную приблизилась к ней, требуя какого-то решения, предвещая нелегкое испытание. Но она словно готовилась к этому всю жизнь, балансируя на грани миров.

— Ты пришел… — выдохнула она. Ждала чего-то? Боялась? Ничуть. Осталось только настоящее в этой зыбкой минуте, расколотой вечностью. Она — летящая капля, обретающая свою совершенную форму, отражающая целый мир. Уже ничего не страшно.

— Да, без пяти двенадцать, как я и говорил, — отозвался он, нервно бродя по комнате, как в чаду. И только теперь Валерия заметила, что его больше не сопровождают четыре коня. Его покинул его собственный страх? Или только на время?

Король Кошмаров приблизился к ее столу, поднял оторванный блокнотный листок и непроизвольно прочитал нараспев, думая, очевидно, о своем:

Раз к Оле-Лукойе пришел старший брат…

О вечном покое не так говорят?

Он сказки слагает из боли. А грез

Хватает Лукойе, мешок да обоз.

Для добрых сказаний есть ночи покой,

Но смерть неотрывно срывает рукой

Все теплые сказки, чудес благодать,

У смерти сказанья ее не отнять.

Валерия продолжила с легким вздохом, уже наизусть:

И с братом суровым Лукойе живет,

Два полюса правды, иных все высот.

Увидеть их страшно, пускай не враги,

Но сказочник добрый ведет все торги

С иным летописцем на черном коне.

Конечностью мира придет он во сне,

Расскажет всем сказку поступкам ценой,

Брат Оле-Лукойе — смертельный покой.

— Что это? — удивился отстраненно Король Кошмаров.

— Мои стихи… — в тон ему ответила Валерия, не двигаясь с места.

— Уж не обо мне ли? — усмехнулся Бугимен, но как-то иначе, без вечной издевки.

— Может, и о тебе. От твоих кошмаров я и начала как-то писать ужастики. Спасибо за вдохновение, у всех оно разное, в конце концов. Я решила, что Песочник вполне похож на Оле-Лукойе, ну, а ты… — она вздохнула.

— Я не смерть, — вдруг решительно отрезал он, уточняя: — И мы не братья. Немного другая специфика.

— Не смерть, значит. Что придумаешь сегодня? Игра уже не так остра. Я начинаю привыкать к страху, — делала вид, будто ничего не произошло, Валерия, раскидывая руки по спинке дивана, словно ее ничто не волновало. Она была облачена в темно-голубое офисное платье, на губах она чувствовала вкус имбиря и смывшейся алой помады. Лучше уж помада, чем кровь.

Король Кошмаров смотрел на нее… Сначала с явным восхищением, даже с желанием, точно запоминая каждую ее черту, а потом внезапно с ненавистью. Он осклабился, вызывая целую бурю черного песка, вновь возникли недобро храпящие кони.

— К нему невозможно привыкнуть, — прорычал Бугимен. — Кошмары убьют все твои надежды.

Кошмары проходили насквозь через нее, а она только мрачно глядела исподлобья, сцепив руки в замок. Она не до конца осознавала смысл его игры, но ответ теплился где-то совсем близко, его загадка.

«Его часы на без пяти двенадцать. Мои — тоже. Пора! Если все узлы разрубаются в эти дни, то наш с ним тоже обязан найти свое логическое разрешение. Неужели же ценой моей жизни? Что ж… Я не боюсь», — твердый и решительный голос, свой собственный, а не чужой. Порой податливые и легко направляемые реки ломают самые прочные плотины. Она — капля, что в полете обращается в модель Вселенной, ведь каждый — целый безбрежный мир, космос и хаос, страх и отвага.

— Слишком ты много говоришь о надежде. Слишком много у тебя планов. У тебя есть даже мечта. Поганая, правда, — выдавила из себя с огромным трудом циничную улыбку Валерия.

Только бы не вспоминать об их коротком помешательстве на выставке, только бы не забывать, что Король Кошмаров вроде бы собирался захватить мир и просто испытывал ее. Но не верилось словам Джека Фроста, что ее намерены обмануть. Она в своей жизни видела слишком много лжи, чтобы доверять просто так.

— А ты слишком легко говоришь о жертве, — навис над ней Король Кошмаров. — Что ж… Пора приводить мой план в исполнение!

Во взгляде его сквозила невыразимая боль, как будто и он сам не радовался своей хитроумной выдумке или же опасался, что все провалится.

— Спи! — Он повел возле лица Валерии ладонью, отчего девушка медленно завалилась набок, замечая, как мир совершает вокруг нее стремительные обороты. Капля отразила мир и разбилась на сотни алмазных брызг, исчезая во тьме. Но она не боялась, погружаясь за завесу тьмы, она ничего не боялась. «Ты сильная, ты преодолеешь!» — последним напутствием донесся голос матери. Хотелось бы верить, что на грани сна и яви они и правда встретились среди ночных видений. И голос сделался путеводной звездой.