Кошмар, который приснился Павлу Николаевичу нынешним утром, представлял собой нагромождение неких невероятных образов, не снившихся небось самому Сальвадору Дали и прочим сюрреалистам.

Манулов даже не запомнил, с чего все начиналось и чем все закончилось, ибо некоторые видения были очень расплывчаты и размыты, а кроме того, некоторые эпизоды кошмара повторялись несколько раз. Правда, с некоторыми не очень явными различиями, как будто невнимательный монтажер по ошибке вклеил в киноленту несколько разных дублей одного и того же эпизода.

Наиболее четко отложились в памяти три картинки.

Манулов видел себя за рулем автомобиля, несущегося не то по гладкой, как стекло, скоростной трассе на соляном озере Солт-Лейк, где отчаянные гонщики преодолевают звуковой барьер, не то вообще по морю, аки посуху. При этом Павел Николаевич отчетливо сознавал, что его сумасшедшая гонка непременно должна закончиться катастрофой, и стремился остановить машину, но никак не мог сделать этого, потому что все время вместо тормоза давил на акселератор. В конце концов трасса отвесно обрывалась в пропасть чудовищной глубины, и Манулов вместе с автомобилем летел вниз.

Однако разбивался только автомобиль, а сам «мистер Пол» оказывался в окружении каких-то омерзительных чудовищ — не то змей, не то осьминогов, не то гигантских червей или пиявок. Все они наползали на Манулова с разных сторон, обвивали и опутывали его своими отвратительно-холодными, липкими и скользкими одновременно телами и щупальцами. Чудища уже готовы были вонзить в него ядовитые клыки, сдавить горло или, припиявившись, начать сосать кровь, как вдруг откуда-то с небес падал огромный, как птица Рух из «1001 ночи», двуглавый орел. Монстры мигом исчезали, но зато орел крепко хватал Манулова в свои огромные когтистые лапы и уносил куда-то вверх.

Орел при ближайшем рассмотрении оказывался больше похож не то на дракона, не то на двухголового птеродактиля.

Потом обнаруживалось, что он вообще не живое существо, а какая-то летательная машина или робот-трансформер из золотистого металла. Эта непонятная штуковина сперва несла Манулова над грязно-белыми облаками, а потом сбрасывала в некий огромный, ослепительно сверкающий кратер, на дне которого лежало что-то бесформенное, коричневое и очень страшное. Долетев до дна, Манулов опять-таки не разбивался, зато по самые уши вонзался в это «страшное коричневое», и оказывалось, что «кратер» представляет собой чудовищных размеров унитаз, где лежит огромная куча дерьма. Затем неизвестно кто включал слив, и зловонный поток уносил Манулова в канализацию. После нескольких минут тьмы и ужаса Павел Николаевич вновь оказывался в автомобиле, и все повторялось сызнова.

На каком месте сон прервался, как уже говорилось, Манулов толком не запомнил. Больше того, уже открыв глаза и обведя мутными глазами окружающий интерьер, он сперва подумал, будто кошмар продолжается.

Ущипнув себя за локоть и протерев глаза, Павел Николаевич с трудом поверил в то, что предстало его взору.

Он лежал на какой-то облупленной железной койке советско-армейского образца, положив голову на тощую подушку с не стиранной сто лет наволочкой, укрытый линялым байковым одеялом. На противоположной от изголовья спинке висел его шикарный костюм от покойного Джанни Версаче — за 1500 долларов, между прочим.

Помещение, где Манулов провел ночь, больше всего походило на тюремную камеру-одиночку. Два метра в ширину, три с половиной в длину. Серые, с потрескавшейся штукатуркой стены, высокий, метра четыре, потолок с лампочкой без абажура, маленькое зарешеченное окошко с замазанным белилами стеклом под самым потолком. Наконец, дверь — тяжелая, прочная, стальная, с окошком-форточкой, явно запертая снаружи. Из мебели, кроме койки, имелись только столик и нечто вроде табурета. Они были сооружены из стальных уголков, вцементированных в стену, — согнутые рамки в виде буквы П были вбиты в стену, заложены решетчатой арматурой из стальных прутков, а потом залиты цементом. А в углу, рядом с дверью, имелось что-то вроде бетонной ступеньки с круглой дырой. Запах оттуда шел куда крепче, чем в мануловском кошмаре.

На бетонном полу рядом с койкой Павел Николаевич увидел свои прекрасные, мягкие и легкие полуботинки ценой в 250 баксов. Чья-то предусмотрительная рука выдернула из них шнурки.

Это сразу навело его на мысль провести, так сказать, «инвентаризацию». Оказалось, что, кроме шнурков, у Манулова изъяли бумажник с американским паспортом, международными водительскими правами, кредитными карточками и весь «кэш» в размере 150 баксов. Кроме того, из пиджака исчезли микрокомпьютер и сотовый телефон. Ну, и галстук с шеи сняли — опять же версачевский, за 200 гринов, а также подтяжки.

Только после этой «инвентаризации» Манулов стал всерьез разбираться в собственной памяти, чтоб понять, каким образом он дошел до жизни такой.

Есть такое затертое сравнение: «Мысли бились, как мухи о стекло». Но ничего лучше для описания размышлений Манулова придумать нельзя. Павел Николаевич прекрасно помнил все, что происходило в субботу вечером и воскресенье утром, но дальше следовал абсолютный провал в памяти.

Итак, еще в субботу, получив «вступительный взнос» от Вредлинского, он был убежден, что 10 октября состоится очередное заседание братства. Однако примерно в 23.30 пришел «e-mail» из Нью-Йорка. Формально его действительно очень вежливо приглашали на коммерческие переговоры и даже просили уведомить, если он почему-либо не сможет прибыть к назначенному сроку. На самом деле вежливое приглашение было жестким приказом, который Манулов проигнорировать не мог. Послание обязывало его прилететь как можно быстрее. Даже если б он на момент получения «емели» тяжело болел или находился в коме.