А смог бы он покончить с собой из-за любви без взаимности? Предположим он Джек. У них с Анджелой все в порядке сначала, а после она его кидает? Как поступил бы Майк? Что он бы сделал и наложил бы на себя руки? "Нет", ответил он самому себе. Не смог бы. Ему конечно было бы очень плохо, а что такое "плохо" в отношении любви без взаимности Майкл знал слишком хорошо, чтобы иметь желание еще раз испытать этот ад. Но убить себя даже по этой причине он бы не смог. Он не смог бы принести боль любимой девушке, даже той, которая его бы не любила, так как он знал, что это такое - чувствовать себя виноватым. Не когда тебя постоянно попрекают в виновности, это еще можно пережить. На общественное мнение можно наплевать, но когда чувство вины грызет тебя изнутри.... Это хуже смерти и Майкл никогда, как бы плохо ему не было, не позволил бы любимой девушке испытать этот ад, который он прошел сам. Что поделать. Такова жизнь....

Майк открыл свой дневник, просто, чтобы отвлечься и перелистал. Взгляд его упал на старый рассказ.

ЖИЗНЬ.

Тринадцать лет. В эти годы ты все еще не избавлен от многих иллюзий жизни. Даже в моем районе, где иллюзии не жили никогда, но это....

Она шла по середине дороги. Грязная, невысокая, худая проститутка лет семнадцати. Ее плечи сотрясались от рыданий и к груди она что-то прижимала. Мы ехали с отцом в его форде по этой дороге и когда мы проезжали мимо я обратил внимание на то, что у нее на руках был маленький ребенок, завернутый в старые грязные тряпки. Она шла по шоссе, бездумно, словно во сне и плакала.

– Нагуляла, сука....
– Процедил отец сквозь зубы и собирался проехать мимо.

– Папа, притормози.
– Попросил я его.

– Что ты не видел в этих....
– Дальше следовало бранное слово, к которым у Майка давно выработался стойкий иммунитет и он давно не обращал на них внимание. Но отец притормозил и я вышел из машины. Подошел к ней. Вблизи она казалась еще ужаснее чем из окна машины. Ужасна не в лице, в своем виде. На ее одежде, видавшей виды, грязи было столько, словно она всегда жила в подвалах. А ребенок.... Он был запеленат в такие же грязные лохмотья. Она плакала, но поразило меня не это. Не плакал ребенок. Из разорванного на груди того, что когда-то было платьем, высовывалась грудь, сосок которой она протягивала малышу. Но он не мог принять этот дар. Только тогда я понял. Он был мертв....

Она подняла на меня глаза и это выражение я запомнил навсегда. Никогда я не мог поверить, что в одном взгляде можно выразить столько боли и бессильного отчаяния.

– Пошли Майк!
– Отец вышел из машины и потянул меня за руку.
– Нечего глазеть на этих....
– Еще одно бранное слово.

Когда машина тронулась с места я в последний раз увидел как затряслись ее худенькие плечи....

В дверь робко постучали три раза. Он никого не хотел видеть, но не смог остановить вырвавшегося машинально слова:

– Войдите!

Робко, неуверенно, в комнату вошел человек. В темноте он не смог определить кто это, но его опередил женский голос.

– Можно?

Он не слышал этого голоса раньше, но понял или почувствовал, что это... она.

Спустя какое-то время она сидела рядом с ним. Он не включал свет. Не потому, что не хотел ее видеть. В этом случае проще было выгнать ее из комнаты. Она плакала. Женские слезы были для него как сталь, разящая сердце, но поддаваться чувствам в этот момент он не мог, просто не имел права. Ему нужно было трезвое мышление, не замутненное личными переживаниями. Она говорила. Он слушал. Она пришла сама, решила что-то рассказать и он, понимая, какой быть может трудный шаг она сделала, придя в эту комнату, внимательно ее слушал. И перед ним постепенно все с большей и большей ясностью вставала картина ее жизни. Картина зла, предательства, лжи лицемерия. Картина боли и не понятой тоски, картина скрытых желаний, самых страшных тайн, самых постыдных поступков, картина искренней влюбленности и брошенной в лицо ненужности, но Майкла, выросшего в среде, которая словно навсегда прививает тебя нормальным отношением ко всему мерзкому, это не могло удивить. Даже кое в чем он был не согласен с ней, когда она, обвиняя себя во многих грехах, плакала у него в объятиях. Он был не согласен в том, что виновата она, находя объективные причины, которые могли бы оправдать Анджелу в ее собственных глазах, но он ничего не говорил, не успокаивал, не потому, что не мог этого сказать. Он не хотел перебивать, понимая, что ей это нужно. Выговориться.

В его жизни было также очень много дерьма. Дерьма, которое он всегда прятал от солнечного света, любопытных глаз и бесстыдных рук, желая казаться лучше. Он настолько вошел в свою роль пай-мальчика, что сам поверил, что он такой и есть. Но сейчас. Глубокая искренность Анджелы, а быть может еще и чувства, которые он к ней испытывал, вместе с внезапно пришедшим ощущением искреннего доверия прорвали многолетний барьер в той клоаке его сознания, которую он тщетно всегда скрывал даже от себя самого. В глубине ее глаз он увидел тот свет, который искал очень долго. Очень долго таскал с собой груз своего прошлого, чтобы именно в этот день, именно здесь и сейчас, именно этой ненавидимой так же сильно, как и любимой рассказать все. Сбросить этот груз. Высказать не то, что он говорил обычно, а именно правду. Свет понимания был в ее глазах, свет искреннего участия, заботы, искреннего желания выслушать, дать надежду, что все не так плохо, что можно жить. И когда она замолчала и наступила томительная тишина, он начал.

– Знаешь, а ведь в моей жизни тоже было достаточно мерзости. Я родился не таким как все. Спинномозговая грыжа, неудачная операция и... вот я такой, каким ты видишь меня перед собой. Но с этим еще можно смириться за двадцать-то лет, у меня есть мозги, говорят не плохие. Со стороны наверное виднее. А в наше время, имея мозги, можно многого добиться. Я учусь на адвоката и гореть мне в аду, если я не стану лучшим! А там, известность, определенный вес в обществе, в конце концов деньги, хотя видит бог мне они нужны меньше всего. Ты знала до этого вечера, что я весельчак, шутник, кажется могущий посмеяться над всем, включая и самого себя, но это только маска. Сейчас ты видишь перед собой меня настоящего. Таким, какой я еще никогда не был. Да, я могу много добиться в жизни. Но добиться материального, того что можно потрогать, чем можно гордиться, это так. Но пойми меня правильно человек состоит не только из понятных и закономерных потребностей тела. У человека есть еще потребности души. Души, которая словно в темной комнате тыкается во все углы и пытается найти двери, за которыми окажется любовь. Да, я хочу любви, я хочу быть рядом с любимой девушкой, чтобы она любила меня таким какой я есть, но.... Какая может быть любовь, если я сам бываю часто просто противен самому себе! И с девушками у меня ничего не получалось. Ты спросишь почему? Так слушай. В детстве из-за моего уродства, меня часто доставали старшие ребята, придирались, старались задеть, а то и просто избить. И в возрасте восьми лет, однажды, был обычный вечер, в нашем родном чикагском районе все уже готовились ко сну. Я вышел погулять. Как всегда один, так как в моем детстве я почти всегда был один и мне в каком-то смысле даже нравилось это одиночество. Даже став взрослым я немного скучаю по нему. Один.... Не нужно притворяться, можно быть таким какой ты есть, а это значит, что можно быть честным с собой. Ни в чем себя не стеснять. Так вот.... Был обычный вечер и меня поймали старшие ребята. Озабоченная компания попалась. И.... Они пустили меня по кругу. Как в колониях. Каждый меня попользовал как девчонку. Что еще они творили, это уже не важно. Важно то, что меня опустили. А ведь известно, что первое сексуальное впечатление влияет на твою будущую половую жизнь. И с тех пор, после того, как надо мной поиздевались подобным образом, я стал самым настоящим уродом. Теперь уже не только внешне, но и в душе. Странное несоответствие проявилось во мне. С одной стороны, я очень хотел любви, мог понравиться девушке, даже при своем внешнем виде, ведь по сути дела это не так сложно. Пара умных слов, немного шуток, доля загадочности, несколько откровенных взглядов и умения располагать к себе, уметь поддержать разговор и главное выслушать собеседника, искренне проявить к девушке интерес и понимание и все. А с другой стороны я никогда не мог предложить ничего девушке иного, как дружбу. Не потому, что не хотел большего, просто не мог.... Я не говорю, что обязательно всегда стремился к сексу. В отношениях двух людей это только приятное добавление к любви, лишь один процент плотского удовольствия в добавление к тем девяноста девяти процентам платонического рая, что собственно и называется любовью. Но именно этот один процент мне никогда не удавался. С первой любовью я даже не думал о сексе, даже не представлял себе такое мерзкое, как мне казалось действо в сочетании с ней. Позже, когда я чуть повзрослел, то понял, что все не так плохо и если действительно любишь, то без физической любви, ты лишаешься того прекрасного единения двух душ и тел, без которого отношения теряют нечто очень важное. Доверие.... Как я уже говорил, человек состоит из плоти и крови. И гармоничное сочетание тех девяносто девяти процентов платонической любви и одного физической и дают то полное, стопроцентное гармоничное чувство. Любовь.... Со второй любовью я хотел этого. И она была не против, но когда мы забрались в старый отцовский форд, на заднее сиденье.... У меня ничего не получилось. Я очень этого хотел в душе, горел этим, но физически.... Наружу вылез тот душевный урод, каким меня сделали тогда. И с тех пор я не могу быть с девушкой. Придумал себе гору личных правил и принципов, сам в них поверил, старался всех своих знакомых девушек убеждать в том, что я такой принципиальный. Так казалось жить легче, избегая секса, как страшного наказания. Но тебе я могу признаться. Я всегда боялся и боюсь. Да. Я просто боюсь. Боюсь повторить неудачу, боюсь, что полюблю, но любить в полной мере не смогу. Я не такой принципиальный, каким могу показаться.... Просто боюсь....

Тишина.... Майкл сказал все, что мог, все что наболело, все что так долго скрывал и надеялся, что никто этого не узнает и что? На что он надеялся? Чего хотел? Зачем поделился самым сокровенным? Он ждал.... Ждал, что она что-нибудь скажет, утешит, поймет и полюбит его.... А в ответ тишина. Он зажег ночник и заметил, что Анджела просто спала. Потрясение последних событий слишком утомило ее и теперь ее головка была склонена на бок и она сидя на стуле просто спала. Майкла охватила какая-то отцовская забота к этой бедной девочке, у которой просто не все в жизни так, как ей бы того хотелось. Он легко взял ее на руки, перенес на свою кровать, при этом она доверчиво во сне уткнулась носом ему в плечо, при этом что-то пробормотав неразборчиво. Он укрыл ее осторожно, чтобы не потревожить сна, а сам, вновь сел на стул и стал смотреть на звезды, изредка бросая на нее взгляды. Ему нравилось, как она спит, ведь во сне человек раскрепощается и предстает в своем истинном облике, снимая все маски носимые днем. И сейчас, в ее разглаженных сном чертах, Майкл увидел просто маленькую девочку, невинную и такую беззащитную перед огромным людским миром, в который она, казалось, попала по нелепому недоразумению. Сейчас она действительно напоминала ему ангела....[VII] Ее хотелось обнять, прижать сильно-сильно к груди, чтобы закрыть, защитить от всех мирских бед. Он смотрел на нее и понимал почему он любит ее. Сразу понял, как только увидел ее наивные детские черты во сне. Она была просто маленькой девочкой, которой необходима защита, понимание, поддержка, нежность и любовь. А звезды все мерцали за окном, своим призрачным светом навевая грустные мысли....