Шрифт:
Я побежала по коридору, колотя в двери, пока не разбудила старуху, которая спала, не сняв своей белой униформы. Старуха сунула ноги в туфли, ринулась к сортиру. Взглянула одним глазом – и бегом в кабинет, к телефону. Я ждала в коридоре, прислушивалась. Она пинком захлопнула дверь.
Я вернулась к Салли, отмыла ей лицо и руки.
– Доктор едет. Идите в свой комнат, – сказала старуха. За ней шли индианки. Схватили меня, уложили на мою койку; старуха сделала мне укол.
Я проснулась в палате, залитой солнечным светом. Вокруг – шесть пустых коек, аккуратно заправленных, прикрытых ярко-розовыми покрывалами. За окном поют канарейки и зяблики, шелестит на ветру пурпурная бугенвиллия, цепляясь ветками за раскрытые ставни. Моя одежда была сложена в изножье койки. Я взяла всё, пошла в сортир, уже отдраенный до блеска. Умылась, оделась, причесалась. Меня шатало: успокоительное еще не выветрилось. Когда я вернулась в палату, других женщин начинали привозить на каталках и перекладывать на койки. Женщина, которой здесь отказались делать аборт, сидела на стуле, уставившись в окно. Вошли индианки с подносами: caf
63
Кофе с молоком, сладкие булочки (исп.).
– Buenos d
– Надеюсь, вы хорошо спали, – сказал он. – Уедете на первой машине, через несколько минут.
– Где Салли? Где ее мать? – выговорила я, еле ворочая распухшим языком. Очень трудно было выжимать из себя слова.
64
Доброе утро (исп.).
– Салли потребовалось переливание крови.
– Она здесь? – На самом деле я хотела спросить: “Жива ли она?”, но язык не поворачивался.
Он вцепился в мое запястье:
– У Салли все в полном порядке. Вы собрали вещи? Машина ждать не станет.
Меня и еще четырех женщин провели, поторапливая, по коридору во двор, усадили в машину. Автомобиль рванул с места, мы услышали, как закрылись за нами ворота. “Кому в аэропорт Эль-Пасо?” Все остальные ехали в аэропорт.
– Высадите меня в Хуаресе перед мостом, – сказала я. Мы ехали, ехали, ехали. Ни одна из нас не проронила ни слова. Мне дико хотелось ляпнуть какую-нибудь глупость типа “Прекрасный день, правда?” Между прочим, день был действительно прекрасный: безоблачный, бодряще-холодный, небо – кричащего оттенка мексиканской лазури.
Но внутри машины сгустилось непроницаемое безмолвие, тяжелое, налитое стыдом и болью. Испарился только страх.
В центре Хуареса – все тот же гвалт, все те же запахи, памятные мне с детства. Мной овладело какое-то бесчувствие, хотелось только одного – бесцельно побродить по улицам, но я никуда не пошла, а стала ловить такси. Оказалось, до отеля всего несколько кварталов. С таксистом расплатился швейцар: Белла Линн заранее обо всем договорилась. Они в номере, сказал швейцар.
В номере был полный кавардак. Бен и Белла валялись на самой середине широкой кровати, хохотали, рвали журналы, подбрасывали страницы в воздух.
– Это его любимая игра. Кем он вырастет, а? Критиком?
Белла вскочила, обняла меня, заглянула мне в глаза.
– Силы небесные! Не сделала. Ах ты, дура! Дурында стоеросовая!
– Да, не сделала! – я прижала к себе Бена. Ох, как же я люблю его запах, его маленькое – кожа и косточки – тело. Бен оживленно лепетал. Сразу было видно: они здорово провели время.
– Да, я ничего не стала делать. Заплатить все равно пришлось, но деньги я тебе верну. Только не читай мне нотаций, ладно? Белла, там одна девушка, Салли…
Про Беллу Линн говорят, что она избалованная и капризная. Беззаботно порхает по жизни. Но так, как она все понимает, не поймет никто другой… Она догадалась сразу. Мне не потребовалось ничего больше говорить, хотя, конечно, потом я рассказала ей со всеми подробностями. А тогда я просто заплакала, и она тоже, и Бен.
Но мы, Мойниханы, немножко поплачем или поскрипим зубами от злости, а потом: “Ну ладно, жизнь продолжается”. Бен первый притомился хныкать, начал подскакивать на кровати.
– Послушай, Лу, ну разве ж я буду читать тебе нотации? По мне, что ты ни сделаешь, то и хорошо. Скажи только одно: чем сейчас займемся? Хочешь, закажем “Текила санрайз”? Пообедаем? Прошвырнемся по магазинам? Я лично умираю от голода.
– Я тоже. Пошли обедать. А еще я хочу что-нибудь купить твоей бабушке и Рексу Киппу.
– Ну что, Бен, все путем, а? Можешь сказать: “магазин”? Мы должны воспитывать ребенка на высоких ценностях. По магазинам!
Коридорный принес ее ковбойскую куртку с бахромой. Мы обе переоделись и накрасились, одели Бена. Я-то думала, у него диатез, а это его Белла исцеловала, измазала все лицо помадой.
Пообедали, не выходя из отеля, в красиво отделанном ресторане. Веселились без удержу. Молодые, красивые, свободные, вся жизнь впереди. Мы сплетничали, хохотали, старались вычислить биографию каждого из сидевших вокруг нас в ресторане.
– Ну ладно, надо все-таки ехать домой, к родне, – сказала я наконец, за третьей чашкой кофе с ликером “Калуа”.
Мы купили подарки и плетеную корзинку, чтобы уместилось все, в том числе разбросанные по номеру игрушки. Когда вышли в коридор, Белла Линн вздохнула: “Как же уютно в отелях, мне всегда грустно съезжать…”