— Иншалла! — закричал Гафур, нажимая на крючок.

Первая и последняя машины колонны уже дымились, подбитые гранатомётчиками. Гяуры выпрыгивали, пытаясь наладить оборону. Трусы. Мужчина не должен защищаться, он должен нападать, не давая врагу времени на ответный удар. Гафуру хорошо видел лица неверных: молодые, испуганные. Еще бы. Для них смерть — что-то непоправимое, страшное. Для него же, воина Аллаха (да будет свято имя Его!), это дорога в иной мир, где его ждет невыразимое блаженство. И гурии. А раз так — нужно погибнуть, уничтожив побольше врагов. Лучше бы, конечно, ему умереть не сегодня: у него ещё слишком мало заслуг.

Юноша видел, как скошенные кинжальным огнем, падают иноземные солдаты и воины его отряда. Как благородный Мохаммад в сумятице боя нашел мгновение, чтобы милосердной пулей прекратить страдания раненного Файзуллы. Файзулла теперь там, у подножия престола Аллаха (да будет свято имя Его!), гуриям о своих подвигах рассказывает, шербет виноградом заедает. Хорошо ему. Один из чужаков, обезумев от страха, бросился куда-то в сторону, выделывая нелепые зигзаги. Убегающего срезала чья-то короткая очередь.

Начиналось самое интересное: рукопашная.

Гафур, ловко развернув автомат, ударил оказавшегося совсем близко гяура в лицо. Почувствовал, как хрупнула кость. Он очень силён — маленький Гафур, сын кандагарского шорника. Кто-то из отряда уже хвастливо показывал единоверцам отрезанную голову гяура. Голова глупо пучила глаза. Хвала Аллаху, Великому и Милосердному. Победа! Алла-акбар!

Внезапно, перекрывая шум боя, послышался рокот. Гигантская тень вертолёта темным пятном наползала на воинов газавата. Застучали вертящиеся на турелях пулемёты. «Как же так», — с детской обидой подумал Гафур. — «Мы победили, а они…»

Они всегда брали чужой силой. Силой мёртвого железа и грязной бумаги с кощунственными изображениями. Хитрыми речами политиков и дьявольскими выдумками мудрецов. И никогда — доблестью. Значит, гурии будут уже сегодня, прямо сейчас. Сейчас? Иншалла!

Как жрать-то охота!

Гней Сервилий, убитый на безымянной вересковой пустоши к северу от Стены, огляделся. Чертоги Марса впечатляли. Мрамор белый, мрамор чёрный, мрамор жёлтый и розовый, синий какой-то… Колонны выше италийских буков поднимались к далеким сводам. Впрочем, хороший солдат не способен удивляться. Жратва, вино, бабы — нехитрые радости между боями. Ну, Отец-Марс, чем порадуешь старого вояку?

Где-то совсем рядом послышался лёгкий шорох. Центурион, мягко развернувшись, заскользил на звук. Чем Плутон не шутит, вдруг Покровитель воинов его испытать решил. Эх, жаль, меч на поле боя остался. Не правильно это — без меча.

Вот это да! Низкий столик, окружённый удобными ложами, ломился от яств. Вина перемежались огромными блюдами жаренного, вяленого, копчёного мяса и вазами, полными фруктов. Толстые ломти свежего хлеба источали восхитительный аромат. Ну и правильно. Заслужил, видать. И то — почитай, двадцать лет во славу Марса. Пора бы и уважить. Марс, он хоть и бог, а все ж военный, с понятием, стало быть. Ну, сейчас распробуем божьи дары.

Не забывая время от времени плескать из чаши на сторону, он набросился на еду. Воину чревоугодничать не след — движения на полное брюхо не так ловки, дыхание сбивается куда быстрее, — но ведь и помирать не каждый день доводится, можно душу отвести. Тэк-с, еще кусок этого поросёнка, да пара добрых глотков из особо полюбившегося кувшина — и поищем насчёт невольниц. Что рабы криворукие за столом не прислуживали — это правильно, только мешали бы. А вот девки… Эх, солдатское счастье! А ты кто такой?

— А ты кто такой? — благодушно спросил Гней Сервилий, осоловевшим глазом уставясь на возникшего напротив человека. — Тоже из наших будешь? Какого легиона?

Появившийся из ниоткуда здоровенный бородатый мужик с нескрываемым любопытством пялился на центуриона. Словно приценивался. Сам Сервилий, наверное, точно так же глядел бы на бронзовый панцирь или коленный щиток: подойдет ли? в пору ли будет? Или получше найдём? А ещё смотрел он так на зеленых новобранцев, возжелавших воинского удела. Как это часто бывало от выпитого, кровь прилила к лицу Сервилия, принося ярость. Не бабы, так драчка. Пойдёт.

В доброй драке, как в бою — лишние слова ни к чему. Не долго думая (куда там думать, почитай, две амфоры усидел до кучи), гроза восьмого легиона кошкой запрыгнул на столик, изготовившись как следует вдарить наглецу сверху. И вдарил. Почти.

Обидно было — прямо как в детстве, когда соседский Гай с дружками поймали его за старыми термами. Красивый мрамор оказался на поверку удивительно твёрдым. Ещё бы, так хряпнуться. Был бы жив — убился б.

— Ах, ты… — задохнувшись от боли и злости, Гней Сервилий развернулся к незнакомцу, по-борцовски чуть присев и выставив руки. — Ну, я ж тебя…