– Если хочешь, значит, так оно и будет, – без колебания ответил Рябой.

– А если я пожелаю большего? Например, покинуть пределы Злого Котла?

– Мы приложим к этому все старания. Нет котлов без слабых мест.

– Ладно, – сдался я. – Будем считать, что договорились.

Фигурально выражаясь, сделка состоялась, хотя никто не ударял по рукам и не подписывал собственной кровью сомнительные обязательства. А куда денешься? Простодушному тирумалю, то бишь человеку, не устоять против столь страстных увещеваний. Уж и не знаю, какими еще достоинствами обладает Рябой, но агитировать он умеет…

– Вот и настало время расставания, – сказал я вещуну. – Давай забудем обиды, которые мы причинили друг другу, и пусть в памяти останется одно только хорошее.

Похоже, мой приятель уже был готов к этой новости. Убиваться он не стал, а только деловито осведомился:

– Когда ты покидаешь Ясмень?

– Скоро. Мне позволили хорошенько выспаться, но не более того.

– Что-то я беспокоюсь за тебя. По-моему, до полного выздоровления тебе еще далеко.

– Слабость бездельем не излечишь, – возразил я с напускной бодростью. – От лени все недуги только обостряются. А пробежишься через две-три страны, отмахиваясь налево и направо, сразу почувствуешь истинный вкус жизни.

– Ну а я не нахожу в суете и тревоге никакого удовольствия, – сообщил вещун. – Ты по натуре воин, а я – созерцатель.

– Что не помешало нам обоим сделаться бродягами, – заметил я.

– Бродяга бродяге рознь. Для меня это наиболее доступный способ существования, а для тебя некая цель. И если я не ошибаюсь, очень высокая цель. Жаль, что мы больше не встретимся.

– А уж как мне жаль, ты даже представить не можешь! – я достал из котомки яйцо и катнул его в сторону вещуна: – Забирай свое сокровище. Мне оно больше не пригодится. Надобность в проводнике, увы, отпала. Если я все же вернусь в Ясмень, тенетники обещают доставить меня по воздуху в любую страну. Даже за пределы Злого Котла.

Яйцо, утонув в пуху, лежало неподвижно, но его природная белизна, считавшаяся во многих мирах признаком чистоты и непорочности, постепенно переходила в «радикальный черный цвет», некогда получивший известность благодаря горизонтальным усам небезызвестного Кисы Воробьянинова.

– Что это с ним? – забеспокоился я.

– Переживает, – пояснил вещун. – При твоем попустительстве оно совершенно отбилось от рук. Теперь придется с ним повозиться… Вот только не знаю, куда его сейчас спрятать. Ведь в паховую сумку не положишь. Если тенетники заметят, хлопот не оберешься…

– У самого тебя какие планы?

– Поживу здесь, пока не гонят. Скоро, чувствую, тенетникам станет не до меня. Тогда поищу себе какое-нибудь безопасное и сытное место. Пора бы и отдохнуть. Мне всего пережитого здесь с лихвой хватило… А ты бы поспал перед полетом.

– В гостях у тенетников я выспался на полжизни вперед. Лучше погуляю. Хочу в последний раз пройтись по Ясменю своими ногами. Это совсем другое дело, чем летать над ним в облаках.

– Ты потом еще заглянешь сюда?

– Конечно. Я даже свою котомку оставляю здесь.

И продуваемая ветрами степь, и унылый поселок, и никогда не заходящий Светоч, да и весь Ясмень изрядно наскучили мне (от словечка «осточертели», готового сорваться с уст, воздержусь из уважения к местному населению). Ведь, по сути дела, для меня это была тюрьма, пусть и очень-очень просторная.

Но было здесь одно местечко, куда меня тянуло, как пьяницу к кабаку или, как кота на валерьянку. Там все еще витал почти неуловимый запах Феры, там оставались вещи, когда-то касавшиеся ее тела, там заунывная тоска потери становилась острой болью, в которой я, словно заправский мазохист, находил некое облегчение.

Смешно сказать, но это временное пристанище, давно покинутое Ферой, стало для меня храмом. А ведь я понимал, что абсолютно все, сказанное о ней Рябым, правда. Вот уж поистине – не по-хорошему мил, а по милу хорош.

Мне приходилось слышать истории о бедствующих моряках, которые по велению алчущей плоти поедали заведомую отраву и лакали соленую воду, убивавшую их в течение пары суток. Я, наверное, из той же несчастной породы…

Внутри все было точно так же, как я оставил в прошлый раз. На сундучок даже пылинка не осела. А как бы хотелось увидеть в беспорядке разбросанную одежду, развешанные по стенам украшения, забытое на полу зеркальце и усталую девушку, тихо прикорнувшую в уголке.

Нет, слава богу, что я пришел сюда в последний раз. Навязчивые видения со временем превращаются в химер, а пустующий храм становится склепом.