– Что же почтенный старец говорил тебе про время пути?
– спросила меня мудрая.

– Время пути - дневной переход, а протяженность не столь велика - один фарланг или около того, и это заповедание было нами исполнено. И вот, в конце нашего пути нет тех памятных знаков, о которых было сказано, видимо, по моей неопытности мы сбились с пути и ушли неведомо куда, прямо в смертельные объятия пустыни.

В тяжкой задумчивости и молчании мы провели несколько времени, а затем мудрая женщина произнесла:

– О Элиа, владыка мой, каким же способом ты избирал направление на восход, которым затем и прошел наш малый караван, в котором места верблюдов заняли ишаки, а места купцов - слабые женщины и дети, а место водителя каравана судьбою было предназначено тебе? Заклинаю тебя, вспомни каждое слово, произнесенное покойным перед его нелегкой кончиной в отдалении от земли предков его, в безвестности, нищете и недостойных его мучениях, от руки ближнего его свойственника приобретенных, беспричинно и вероломно нанесенных. Вспомни его истинное слово, как будто только сейчас оно попало в твой слух!

– Старейший повелел мне поставить его посох на восход, - отвечал я медленно, припоминая каждое слово мудреца, и представил я, как лежит он на своем смертном одре, и мучается не от боли ран, а от собственного бессилия и от волнения за судьбу народа его, и боль эта страшнее боли, причиненной оружием коварного и бессовестного убийцы, и тотчас же, не в силах совладать с внезапно сошедшим на меня прозрением, воскликнул: - Да будет благословенна твоя уважаемая мать, о мудрая, да будет ниспослана ей наивысшая и наиполнейшая благодать в том месте, где ныне обретается ее светлая и возвышенная душа! Да простятся твоему блистательному отцу сорок его самых тяжких грехов за одно только намерение зачать тебя, о мудрая! Да будет день твоего зачатия, и день твоего рождения, и день наречения тебя именем, и день твоего совершеннолетия, и день обретения тобою мудрости величайшими праздниками народа моего! Да будут дети, родившиеся у тебя, ангелами всевышнего, а неродившиеся - духами счастья и благополучия, и дыхание их будет благоуханием розы, а слюна их будет нектаром, а сияние их глаз станет затмевать сияние звезды Голь! И по праву первого голоса в Джариддин, повелеваю - новый закон отныне в народе моем, мудрость есть мудрость, невзирая на то, чьими устами высказана она, человеческими ли, женскими ли, детскими ли, или же исторгнута из бессловесных ртов собаки, верблюда или иной скотины, включая иную нечистую рыбу без чешуи, и ты, о мудрая, более не называешься именем своим, которое твои благословенные родители, вечная им память и благословение, дали тебе в тот день, а имя тебе - Мудрейшая, и место тебе одесную меня отныне и до века, ближе ко мне, нежели главный везирь войска моего и главный евнух гарема моего. Ибо прозрел я после твоего проницательного слова и открылось мне сказанное старейшиной - поставь посох на восход! Я поставил посох на восход, клянусь гробом наместника всевышнего на земле, но потом, занятый печальными трудами, погребая учителя и наставника своего, потерял разум от горя и поставил посох, глядя на солнце на закате дня, а не на его восходе!

– Воистину, так, - ответствовала Мудрейшая, и только эти именем она называлась с того дня до самой ее смерти, о чем скажу тебе позднее, - и вот почему твоя дорога не стала дорогой истины. Но в промысле божьем все предусмотрено, как в книге тайн и секретных секретов, научись лишь читать ее и не хули написанного в ней знания, если не способен постичь его, и скажу тебе то, что ты и сам знаешь, и пусть мои слова не станут обидой тебе - всевышний устроил свет так, что правила его изо дня в день повторяются, а повторение правила есть закон. И закон говорит - солнце день за днем восходит в одном и том же месте, а если однажды ты восхода солнца в положенное ему время не узришь, знай - наступил конец света, и далее жизнь закончилась и началось светопреставление, а в Иудее, в том самом месте, которое названо Армагеддоном, в тот миг сходятся воинства ангелов и джинов, предводимые архангелами и дэвами, а во главе войск пресветлый Гавриил и воплотивший в себе зло всего мира Сатана, и знай, что твоей душе надежды на спасение меньше, чем на одно горчичное зерно, а до той поры надейся. Так вот, закон всевышнего говорит, что завтра поутру ты найдешь рассвет и поведешь народ свой, сколько бы его ни было числом и каков бы он ни был, прямо на восход, и там обретешь тайну племени своего. А до той поры дай приказ отдыхать людям своим и задать корму животным своим, ведь путь еще долог и многотруден.

И я, восхитившись мудрости, сокрытой в словах ее, поступил в точности, как она велела.

10

И покой наш никем не был нарушен во всю ночь и мои люди получили долгожданный отдых, а особенно в нем нуждались девочки-подростки, непривычные к условиям тяжкого перехода с малыми припасами, да и с болью видел я, что силы Мудрейшей тоже на исходе. Поэтому никаких караулов устраивать не стал, целиком положившись на чутье наших собак, и не обманулся - они охранили наш покой лучше стражей султанского гарема, и были, в отличие от сребролюбивых людей, неподкупны и не продавали внимания и послушания за звонкую монету. Наутро же я поднялся по темноте, когда рассвет еще только забрезжил, и не в силах совладать с телесной дрожью, обыкновенно предшествующей принятию судьбоносного решения, сидел в ожидании первых солнечных лучей подле подернутых серым покровом пепла углей нашего походного очага, а рядом со мною, в чутком и настороженном сне устроились наши собаки. И лишь первый луч светила коснулся вершины холма, я тут же заметил верное направление и поставил дорожный посох, перешедший ко мне от Бен Ари, чтобы он служил указанием нашему дальнейшему пути, а потом положил в очаг невеликие запасы хвороста и иного топлива, собранные женщинами по дороге, и поставил котелок для приготовления утреннего напитка, в который положил последние остатки наших запасов того цветка, который турки именуют каркадэ, красного цвета и кислого вкуса, замечательно освежающего и придающего силы измученным телам, и очищающего от скверны и усталости, от сомнений и разочарований, души. И лишь после того, как напиток был готов, я приказал моим людям готовиться к выступлению.

Мудрейшая подошла к очагу в числе первых и начала оделять напитком и пищей людей, а всего питания у нас оставалось лишь несколько лепешек, сухих и черствых, и сдобрить их скудность удалось лишь небольшим количеством меда. Благодарение всевышнему, наших животных не пришлось кормить, еще более урезая запасы для человеков, потому что ослы обнаружили в трещинах камней какую-то растительную пищу, весьма небогатую, на первый взгляд, однако же вполне достаточную для них, а собаки, закончив ночной дозор, отправились на собственный промысел и вскоре вернулись сытыми и довольными, ведь в округе в изобилии водились исконные пустынные насельники - жирные суслики, длиннохвостые и длинноногие тушканчики, а также множество ящериц и некоторые птицы, настоящее раздолье для охотничьих псов.

Сборы наши происходили весьма быстро, ведь по бедности и нищете нашей, порожденной раздорами, никто из моих людей, как и сам я, не имел при себе ничего более, кроме наинеобходимейшего в дороге, ничего сверх потребного в одеянии, некоторое количество орудий и только малые и недостаточные запасы припасов. Свернуть наш походный лагерь было делом краткого времени, и вот уже наш невеликий караван с двумя собаками в арьергарде вышел из неглубокого ущелья и двинулся строго в намеченном направлении, и теперь уже не только я, но и Мудрейшая, сопровождавшая меня на спине серого осла, шкура которого на спине была помечена неправильной формы белым пятном, отдаленно напоминавшим столь почитаемый некоторыми символ креста, отчего эти ослы считаются происходящими из породы тех самых животных, которые некогда, якобы, предоставили родителям одного из пророков помощь и содействие при бегстве в Египет, и невероятно ценятся, впрочем, как известно, цена заблуждений всегда превышает цену истины. Путь наш был не труднее тех испытаний, которые довелось моим людям перенести ранее, продолжительность перехода также соответствовала ожиданиям, и к вечеру того же дня, после нескольких остановок в дороге в местах, где имелось хотя бы некоторое подобие тени и была возможность дать отдых людям и скотам, мы приблизились к местам, подходящим по описанию, данному мне старейшиной.

И взаправду, никакой дороги там не наблюдалось, а было всего лишь каменистое и пустынное место, почва в котором, если только можно назвать почвой серый песок, перемешанный с осколками камня, блестящими на солнце наподобие осколков разбитых нетерпеливою рукою мервских пиал или китайского тонкого костяного фарфора, была выгоревшей под безжалостно палящими солнечными лучами и почти совершенно безжизненной, поскольку не произрастало на ней ни дерева саксаульного, ни куста тамарискового, ни даже скудной и ломкой черной полыни, которую не потребляет в качестве пропитания ни одно жвачное создание, и не было нор разного рода подземного зверья, как то сусликов и других, а прыгали местами по бесплодным местам мелкие твари, которыми питались чешуйчатые ящерицы, перебегавшие от одной кучки каменных плит до другой в суетливой своей охоте за пищей для вечно голодной пресмыкающейся утробы. Не было там, куда ни посмотреть, ни остатков строений, обычных в ранее населенных местах, пусть даже люди покинули их многие годы тому назад, ни даже закопченных камней, указывающих, что здесь некто останавливался на краткий ночлег и ушел неведомо куда, влекомый необходимостью, некой потребностью или же гонимый чьим-то злым преследованием. Одни только каменные валуны, потрескавшиеся от нестерпимого полдневного жара и ночного холода заполняли все видимое пространство и среди беспорядка, учиненного стихией, коя наметила произвести там каменное диво и успешно осуществившая свой замысел, были несколько особенных камней, расположенных в некотором подобии упорядоченности и осмысленности, впрочем, и эти особенные камни при ближайшем рассмотрении являли собою образы самые бесформенные и неопределенные.