Наконец, надо подумать и о научной работе. Надо поставить на сани компасы для съемки пути. Их установка заставила нас изрядно поломать голову: в санях много металла, влияющего на стрелку, и с трудом удается найти для компасов удобное положение и уничтожить девиацию (подложив под компасы специальные маленькие магниты, уравновешивающие влияние окружающих масс металла) [15] .

На компасы влияет все – не только металл, но и пусковое магнето саней и даже счетчик одометра (колесо для измерения расстояний).

Этот последний также трудно установить – надо найти место, где бы тяжелое мотоциклетное колесо не мешало ни лыжам, ни винту. Решаем прицепить его к заднему концу задней лыжи. От колеса идет гибкий вал к счетчику, помещенному внутри саней, и таким образом мы можем всегда знать, сколько километров сделано.

Чтобы проверить счетчик, мы измеряем рулеткой километр на льду, и потом сани ездят взад и вперед от вешки к вешке. Для определения девиации на льду разбиваются радиусы по странам света и сани становятся в разных направлениях, чтобы определить ошибки компаса на разных румбах. Все это занимает много времени, а дни стали очень коротки, только два-три часа видно солнце или, вернее, его даже не видно, но мы знаем, что оно здесь, за Певекской горой.

Я рассчитывал использовать сани для работы уже в первые месяцы зимы, но природа была против нас. Хотя лед уже покрывает губу, но южнее полуострова Певек много трещин. Как рассказывают приехавшие чукчи, большие трещины тянутся от мыса Валькумей и преграждают путь в Чаун. Первый опыт поездки по тундре был не особенно утешительным: на голых кочках мы рискуем разбить сани и застрять где-нибудь вдалеке от Певека; но все же, чтобы сделать возможно больше маршрутов и воспользоваться последними остатками солнца, я назначаю на 23 ноября выезд обоих саней в Чаун. Оттуда мы, может быть, успеем съездить на восток по рекам Ичу и Млель и исследовать западный склон Чукотского хребта. Надо торопиться: через несколько дней солнце скроется и наступит 40-дневная полярная ночь.

С нами в Чаун поедут также три работника райисполкома, которым надо пробраться на юг, в тундру, к оленеводам. В Певеке так мало собак, что исполком не может перебросить своих работников даже до Чауна. Поэтому аэросани будут перегружены до отказа – семь человек, полный запас горючего, палатки, продовольствие.

Выезд очень торжественный, на проводы сбегается весь Певек. Мы все похожи на медведей, так много на нас меховой одежды: меховые костюмы, меховые сапоги [16] , сверху кухлянки. В маленьких аэросанях кроме водителя должны поместиться трое, а так как под ними еще груз, то они будут высовываться над целлулоидным козырьком, предохраняющим от ветра, и, наверно, отморозят себе носы. Большие сани доверху набиты вещами: палатками, печками, продовольствием, спальными мешками, и я сижу в откинутом верхнем люке, высунувшись наружу.

Сначала все идет хорошо, мы мчимся на восток: с таким грузом мы не можем одолеть перевал через Певекскую гору, и надо объехать ее с севера по льду, чтобы выйти в тундру и по последней уже двинуться на юг, в обход губы.

Интересно смотреть на сани, мчащиеся рядом по льду. От лыж летят густые струи снега, винт вздымает за собой целое облако, сани мчатся со скоростью километров до шестидесяти в час. Высокое наслаждение мчаться с такой быстротой, без дороги, куда хочешь. И лишь пронизывающий холод портит это удовольствие.

От двух одиноких яранг, стоящих на берегу за Певекской горой, мы поворачиваем на юг, поднимаемся на крутой берег. Вот мы на поверхности тундры. Она покрыта белой пеленой: недавно шел снег и ветер не успел еще очистить верхушки кочек. Но они хорошо чувствуются: лыжи ударяют то по одной, то по другой, сани накреняются. Надо уменьшить ход.

Но не успеваем мы проехать и одного километра, как раздается сильный удар сзади, сани сразу замедляют ход, малые сани выдвигаются вперед и обгоняют. Мы едва ползем. Денисов с проклятием останавливает мотор, и мы неуклюже выскакиваем в снег.

Стоит взглянуть на винт, как становится ясно, что путешествие наше придется прервать: концы винта повреждены, медная оковка расщеплена; с таким винтом мотор не может больше давать нужного числа оборотов. Чем же поврежден винт? Неужели он хватил концом о кочку? Нет, вот и виновник: резина на колесе одометра в нескольких местах слегка надрезана и вилка его согнута.

Колесо одометра было поставлено у конца задней лыжи так, чтобы он не доставал до винта. И сейчас мы, поднимая колесо, не можем привести его в соприкосновение с винтом. Но, очевидно, при сильном косом ударе о кочку тяжелое мотоциклетное колесо с такой силой подскочило кверху и вбок, что согнуло все крепление. И хотя винт чуть коснулся шины, но при 1500 оборотах в минуту этого было достаточно, чтобы разбить и медную оковку, и дерево винта.

У нас с собой запасной винт, и мы начинаем отвинчивать сломанный. Малые сани скрылись где-то впереди за увалом, и их уже не слышно – неужели они уехали далеко?

Только через час раздается шум мотора, на гребне увала показывается черная точка, которая быстро несется к нам в вихре снега. Оказывается, водитель Яцыно остановился, чтобы подождать нас, и не подложил под лыжу деревяшек. Липкий, рыхлый снег тотчас захватил сани в плен, и пришлось долго помучиться, пока сани сдвинулись.

Наконец винт сменен, но уже поздно ехать в Чаун: скоро стемнеет. Кроме того, надо ведь починить одометр.