— Вот решил навестить, — сказал он как ни в чем не бывало. — Давно не виделись.

— Соскучился, значит?

— Да как сказать… Замухрышка скучать особо не дает. То одно дело на меня взвалит, то другое.

— Сокрушениями уже не балуешься?

— Куда уж мне… Не по плечу одежка. Я не о том забочусь, как бы другому насолить, а о том, чтобы меня самого, как муху, не прихлопнули. Ты, кстати, ничего не чувствуешь?

— Да вроде ничего, — все это время я не сводил с него глаз, ожидая какого-нибудь подвоха.

— А мне что-то тревожно. Будет Сокрушение. Непременно будет. Да такое, что от этого мира только щепки полетят. Даже и не знаю, как самому уцелеть. Ну, я пойду, — он встал. — Подзадержался у тебя.

— Ты приходил один?

— Да, — голос его дал еле заметный сбой. — По крайней мере, людей Замухрышки со мной нет.

— Больше тебе нечего сказать?

— Все вроде сказано, — он пожал плечами.

— А если я сейчас выдам тебя дитсам? Ты ведь для них предатель.

— Дитсов это уже не спасет. Все они обречены. Но тогда ты погубишь единственного достойного противника Замухрышки. Неужели хочешь, чтобы он вечно оставался Всевидящим Отче?

— Если им станешь ты, будет ли лучше?

— По крайней мере я людей зря губить не собираюсь. Если, конечно, этого не потребуют Предвечные.

— И как же планируешь победить братца?

— Пусть только подвернется случай, а уж там посмотрим. Колебаться не стану. Будь уверен! — Он сделал шаг назад, и я увидел, что на полу у стены осталась лежать маленькая фляжка. — Это тебе.

— Что там?

— Зелейник.

— Я не ощущаю недостатка в нем.

— И все же возьми. Это единственное, что я могу для тебя сделать. Прощай.

— Ты уверен, что Дит погибнет?

— Да.

— И когда это должно случиться?

— Уже случилось. Скоро сам убедишься.

Он закутался в плащ и быстро вышел, словно его гнал страх, а быть может — стыд. Уже не надеясь заснуть вновь, я вышел в опустевший коридор. Мертвый слепыш, раскинув крылья, лежал на каменных плитах пола. Голова его была растоптана в лепешку, и я никак не мог взять в толк, почему он наказан с такой жестокостью.

И тут мое внимание привлекли раздавшиеся снаружи взволнованные голоса.

Возле ближайшего Дома Братской Чаши галдела быстро увеличивающаяся толпа. Откуда-то выскочила запыхавшаяся Ирлеф и схватила меня за руку.

— Пойдем! — крикнула она, увлекая меня в гущу людей.

— Блюститель Заветов! Блюститель Заветов здесь! — загомонили кругом, очищая для нас дорогу.

Обе приемные были переполнены людьми, и мы с великим трудом пробились к решетке. Я все еще не мог понять, что происходит — не то кастраты устроили какую-то пакость дитсам, не то дитсы просто недовольны кастратами.

Во внутренних помещениях царил образцовый порядок — все горшки и горшочки были аккуратно расставлены по полкам, котлы вычищены, сняты с крючьев и перевернуты вверх дном, даже копоть со стен исчезла. Кроме копоти, не хватало еще двух вещей — раздобревших хозяев этой цитадели и предмета их главной заботы, хваленого зелейника.

— И вот так везде, — сказала Ирлеф. — В каждом Доме Братской Чаши. Они ушли, прихватив с собой зелейник, а то, что не смогли унести, вылили.

— Как это могло случиться? Где была стража? — спросил я, медленно осознавая непоправимость беды.

— Стража была на стенах. Что ей делать на улицах? — Ирлеф уже пробивалась обратно к выходу. — Говорят, где-то здесь видели Хавра. Он, наверное, увел предателей через канализацию. Ему же все ходы и выходы известны.

Люди — мужчины, женщины, дети — с перекошенными в крике лицами бежали нам навстречу или обгоняли нас. Все они практически уже были покойниками. Спасти их могло только чудо, и я даже не представлял — какое.

Ирлеф уводила меня все дальше от центра, и вот мы очутились за каким-то высоким забором, перед длинным низким зданием, более всего похожим на конюшню или на большой сарай. Да и пахло здесь скотным двором, курятником, палеными перьями — совсем не тем, чем должен пахнуть каменный город, в котором каждое зернышко съестного завозится со стороны. Дверь в здание была распахнута настежь, на пороге лежал стражник, наповал сраженный хорошо знакомым мне железным копьем. Не дойдя шага до него, Ирлеф замерла. Остановившись рядом, я заглянул внутрь. Там были какие-то невысокие заборчики, насесты, лестницы и кормушки. Повсюду лежали мертвые слепыши, их было множество, наверное, не одна тысяча, а посреди этого странного строения догорал костер, сложенный из птичьих голов.

— Вот здесь я когда-то работала еще девчонкой, — сказала Ирлеф устало. — Раз в неделю сюда приходили эти толстяки из Дома Братской Чаши. Они убивали слепышей и забирали с собой только их мозги. Под страхом смерти мы обязаны были молчать. Теперь я догадалась почему. Именно из мозгов слепышей приготовляется зелейник.

— Ты только догадываешься, а другие давно знали. Недаром же воины Замухрышки первым делом спалили Коралловый Лес вместе со всеми его обитателями. Теперь в Заоколье, наверное, не осталось ни единого слепыша.