Шрифт:
Весной в Казанаке трактористы огороды вспахивают. И в каждом дворе их угощают.
Вот один к вечеру наугощался. Идти не может. Друзья его – под белы руки. Повели домой. Он через оглоблю перешагнуть не может. Озирается:
– Где это мы? Приятели говорят:
– В Здвинске. В районе.
– Ух ты! Да… У нас и техники такой нет… А куда мы здесь ночевать пойдём?
– Да есть тут одна женщина. Приводят его домой. Он в дверь стучит.
Заходит и с порога:
– Здравствуйте! Пустите переночевать. Смотрит: жена стоит.
– О! И Нюрка моя здесь…
Где тяга?
Печник работал с подмастерьем. Вдвоём сложили они печь. Но вышла нескладуха. Подручный оплошал, когда дымоход выкладывал. Смикитил*, что ему быть битым. Принёс дрова и говорит:
– Ты, мастер, печь растапливай. А я пойду во двор, в трубу гляну. Ежели чего не так – я тягу дам…
И дал тягу. Убежал от греха подальше.
Где я живу?
У одной молодухи* муж был слабым на вино. Он – в питейно заведение. А к ней мил-дружок припожаловал.
Муж домой плетётся еле можаху*. В дверь колотит:
– Жена! Отворяй! Это твой Фока. Она говорит:
– Мой Фока возле моего бока. Иди туда, откуда пришёл.
Мужик выходит на улицу. Оглядывается:
– Так… Эта изба свата, эта изба брата, эта изба кума, эта – Наума. А эта вроде моя…
Возвращается. Снова в дверь стучит. Жена не открывает. Фока идёт на улицу:
– Эта изба свата. Эта изба брата. Эта изба кума. Эта – Наума. А где я живу?..
Горим!
В колхоз приехала работать женщина. Приятная женщина. Поярка*. С медалью «За труд». На первое время дали ей жильё – старую гнилую избушку.
Вечером к ней на гулянку слетелись мужчины. Как пчёлы на мёд. Пили вино, песни пели. А как стали плясать – гнилые половицы не выдержали. И она с одним мужиком ухнула в подполье. Там было ватное одеяло. Оно от папиросы задымилось. Бабёнка тонким голосом кричит:
– Гори-и-им!
Мужик-то пьяненькой. Подумал, что она поёт.
Подхватывает:
– Э-э-эх!
Она опять тоненько:
– Гори-и-им! Он басом:
– Э-э-эх!
Грешница
Пришла бабка в церковь и говорит священнику:
– Батюшка! Мы с дедом уезжаем. Все вещи раздали, пристроили. А собачку пристроить не смогли. Я грех на душу взяла – убила собачку. Отпусти грех, батюшка!
Батюшка берёт список грехов, зачитывает:
– Прелюбодеяние… Грешна?
Бабка в голос:
– Грешна, батюшка! Грешна…
– Чужое крала?
Она ещё громче:
– Ой, грешна, батюшка! Крала…
– Людей обманывала?
– Ой, грешна, батюшка! Обманывала…
– Соседям досаждала?
– Грешна, батюшка! Досаждала. Поп говорит:
– Нет. Все грехи я снять не могу. Приходи завтра. В день по одному отпускать буду…
Давай чугунок!
Дед Никифор кашу ел с неохотой. Но любил из чугунка остаточки выскребать.
Вот сидит он на крылечке, мастерит кузовок. И кричит бабке:
– Дарья! Ты саламат* сварила? Давай чугунок обгою*.
– Нет ишшо! – отвечает бабка. – Маненько не доварила.
– Ну, кочерыжка старая! Эдак ты меня голодом заморишь…
Два брата
Жили в деревне два брата. Славились тем, что погоду предсказывали. Приходят жители к одному:
– Скажи, Василий, дожж пойдёт сегодня?
– Обязательно пойдёт, – уверяет Василий.
Идут к другому:
– Ваня! Дожжик сёдня будет?
– Нет, не будет.
Если нет дождя – Ивана хвалят. Если дождь пойдёт – Василия. Но молва о том и другом катилась по всей округе.
Два кума
Поехали два кума на базар. Самогон продавать. Едут кумовья, разговаривают. Один другого спрашивает:
– Кум! Ты по какой цене самогон продавать будешь?
– Целковый* за стакан, цена известная. Тут первый кум и скумекал: «Жена в дорогу целковый дала. Как раз на стакан и выходит».
Купил он у кума стакан самогона. Выпил. Повеселел. Едут дальше. Второй кум не выдержал:
– А ты, кум, почём торговать думаешь?
– Пожалуй, тоже: целковый – за стакан.
Теперь второй кум задумался: «Целковый я уже заработал. По такому случаю не грех и выпить». Достал он упрятанный целковый. А кум уже наливает. Выпил и этот кум. Тоже повеселел. Тут у них торговля бойко пошла. Едут и торгуют друг у друга: целковый – стакан, стакан – целковый…