Он посмотрел на меня с надеждой.

— На следующих выходных? — предположил он.

Я не сдержался:

— Но это наши выходные! Мы идем смотреть фильмы с Клинтом Иствудом! «Куда не долетают и орлы» и «Героев Келли»!

— Честно говоря, — сказал он, — я не особенно люблю фильмы о войне.

Меня словно пыльным мешком огрели.

— Тебе не нравятся фильмы о войне?

— Не особенно. Нет, они ничего. «Отсюда в вечность» очень даже неплохой.

— Неплохой? Неплохой? «Отсюда в вечность» — «неплохой» фильм?

Он пожал плечами. Допил шоколад.

— Ну, вполне хороший. Эпизоды с Фрэнком Синатрой в гавайской рубашке. И с Джеймсом Дином, когда он отказывается выйти на ринг.

— Это не Джеймс Дин, — вздрогнул я. — Это Монтгомери Клифт. Тогда что мы здесь делаем, если ты не любишь фильмы о войне?

— Мы здесь, потому что их любишь ты, — ответил он. — И потому что для нас это способ… ну… провести время. Мы ведь не можем все время пинать футбольный мяч.

Мы молча уставились на реку.

Пэт откашлялся.

— Сейчас начнется Ли Марвин, — напомнил он.

— К черту Ли Марвина, — проговорил я.

Он был прав. Люди, в которых я узнал зрителей «Грязной дюжины», залпом допивали свой жидкий латте и возвращались внутрь. Но я продолжал смотреть, как течет река.

— Прости, что не удалось сделать все по-другому, — сказал я (и подразумевал именно это) и почувствовал ком в горле. — Я хочу… не знаю. Прости, что не смог устроить все по-другому, лучше, пока ты рос. — Я почувствовал, как в глазах защипало, но это ощущение быстро ушло. Я посмотрел на него. — Мне жаль, Пэт. Действительно жаль.

Он засмеялся.

— Все в порядке, — сказал он. — Все хорошо. Просто… я многого не помню. В смысле, обо мне и Джине. Мне иногда кажется, мои воспоминания — это просто фотографии, которые я когда-то видел. Сижу на лошади в четыре года. Перелезаю через спинку коричневого дивана со световым мечом. Прыгаю на батуте на заднем дворе. Но я не уверен, что действительно все это помню. Я просто видел эти фотографии.

Потом он легонько тронул меня за руку.

— Идем, — сказал он. Над его невероятными голубыми глазами нависла темно-русая челка, и лицо медленно засияло всепонимающей улыбкой. — Идем смотреть Ли Марвина. Тебе ведь хочется.

— А как же Элизабет Монтгомери? — выложил я козырную карту. — Ты будешь жить гораздо дальше от Элизабет Монтгомери. Я имею в виду, что в школе вы будете видеться, а жить придется в разных концах города.

Я не хотел делать ему больно. Я просто беспокоился о нем.

Но он от души расхохотался.

— Элизабет Монтгомери? — переспросил он. — Я ее не интересую, папа.

Сосед Сида не потерял глаз, а мы не потеряли работу.

Мы с Марти сидели напротив Бланта. Напряжение ушло. На столе лежали бумаги, но в них содержались обзорные статьи и передовицы, провозглашающие Сида из Сёрбайтона защитником порядка и порядочности, честным человеком, слишком далеко зашедшим в борьбе против безответственности, одиноким диссидентским голосом, вооруженным только стартовым пистолетом и выступившим против паршивых ценностей изуродованной Великобритании.

— Мы можем пригласить Сида в студию, — сказал Марти. — Он герой, в одиночку выступивший против преступника. Пусть выберет свою топ-десятку треков восьмидесятых и порассуждает о том, куда катится этот поганый современный мир.

Блант засмеялся.

— Не будем отталкивать удачу, — сказал он и улыбнулся нам.

На сей раз это была настоящая, искренняя улыбка.

— Я хотел пригласить вас на конференцию в Глазго на этот уик-энд, — сказал он. — Это крупнейшее мероприятие цифровой медиаиндустрии.

Мы озадаченно смотрели на него.

— Я буду говорить о новом поколении видео- и аудиоконтентов на множественных платформах, — пояснил Блант.

Но мы продолжали недоуменно смотреть на него.

Затем Марти наклонился вперед, пытаясь расшифровать слова Бланта. Это как-то связано с телевидением? А я думал о комнате моего сына. Он возьмет с собой все — просто опустошит ее? Захочет ли он, чтобы я помог ему переехать? Почему он не говорил мне, что не любит фильмы о войне?

Мой телефон завибрировал, и я взглянул на дисплей. «Неизвестный номер», — гласила надпись, и я поднялся со стула.

— Я должен ответить, — сказал я.

— Это Синг Рана, — проговорил кто-то, и мне понадобилась целая секунда, чтобы соединить голос в телефоне со старым гурком. — Вам надо приехать. Я не могу сегодня с ним поговорить. Вы должны приехать. Они все забрали.

Я дал отбой, и Блант взглянул на меня.

— Так как насчет этого уик-энда? — спросил он, ожидая ответа.

— Что насчет уик-энда? — не понял я.

В этот уик-энд случится самое страшное. В этот уик-энд мой сын уйдет из моей жизни в жизнь матери.