Шрифт:
В ярко освещенной беседке за двумя карточными столами сидели картежники, но Силы и там не было. Молодежь прогуливалась по тенистым аллеям, слышался здоровый смех.
Странно как-то все вышло! Женился. Что за жена у него — он и сам хорошенько не знает. Ни любви, ни романа — ничего такого не было: женили на богатой, да и все тут. Сам он тоже считается богатым, то есть — отцы у них богатые, а у него пока в кармане денег ни копейки.
Одиноко прошла по аллее Варвара, мрачная и загадочная, как всегда. Знает он, что у нее на душе: всю жизнь прожила в нужде от богатого отца. Что толку, что отец богатый? Скряга, больших денег при своей жизни никому не даст. С голоду не уморит, а так — кланяйся за каждый грош!
Вдруг за поворотом аллеи он услышал рыкающий голос отца:
— Что за ералашь? Куда тебя отпустить?
— Куда угодно, — возразил молодой голос, в котором Митя узнал голос брата, — а только куда же мне деваться? Без деревни я жить не могу. Работал, запущенное имение на ноги поставил, завод и мельницу устроил, а вы все в приданое брату отдали! Куда же мне идти? С берега да в Волгу?
— Брось дурить! Старшему брату по закону так полагается. Ну, что же, что работал? Я тоже работал, и все заработанное берегу для детей. Для меня вы все равны. Придет время, женишься, будет и у тебя имение. Я даже одно имею в виду, скоро будет продаваться. Вот ты бы съездил, посмотрел, да и купил бы. Так нет! Все быком на отца глядишь.
Константин горько засмеялся.
— Но не могу же я, папа, только для того жениться, чтобы имение получить!
— Э, да мне черт с вами! Знаю я, есть одна бедная дворянка… хе-хе-хе!
— Фу, черт! — проворчал Дмитрий, останавливаясь. — Как тут подойдешь денег просить? Момент не подходящий!
Он вышел из-за аллеи, увидел отца и брата, сидящими на скамейке, и темную фигуру сестры, стоящую за кустом: Варвара подслушивала.
Заметив подходящего Митю, она медленно пошла в дом, и вскоре оттуда запел ее сильный грудной голос:
То не ветер ветку клонит, Не дубравушка шумит — То мое… Мое сердечко стонет!..Ворвался в ее пение бас старшего Кузина, и все затянули хором очень печальную песню, совсем не подходившую к веселому свадебному пиру:
Расступись, земля сырая!..Весь хмельной хор с звенящими женскими голосами дружно пел этот щемящий, похоронный напев.
Пение прервал неожиданный грохот, раздавшийся в доме, как пушечный выстрел: словно упала какая-то тяжесть.
Из сада бегом все побежали в комнаты. Побежал я Митя.
В зале около колонны лежала разбитая статуя, превращенная в груду мусора. В комнате стоял гвалт. Младший Кузин и Крюков держали за руки яростно рвавшегося Михаила Блинова.
— Задушу! — ревел он, отчаянно вырываясь и стараясь достать ногой стоявшего за колонной старика Блинова.
Купец был бледен и смотрел на сына злобным, сверкающим взглядом. Дамы убегали к выходу. Толстуха Блинова лежала на диване и, задыхаясь, стонала:
— Осрамил, родимые! Больной он у нас, припадочный!
— Больной? — кричал Михаил, упираясь в дверях, куда его с трудом проталкивали. — А кто виноват? Мы не знали ласки, не знали привета. Вы нас учили всех презирать, кто денег не имеет. Вам только деньги дороги, будьте вы прокляты с вашими деньгами! Изуродовали, изломали нас! Чучелом сделали меня, а сестру продали! Деньги к деньгам! А вот она и не любит его. Да и у него-то нет души. Ведь вам наплевать на душу! Не свадьба это, публичный дом!
Его наконец вытолкнули в коридор и куда-то потащили. Слышалась возня, пыхтение, топот тяжелых ног. Последние слова Михаила доносились уже издали:
— Милые родители! Проклинаю вас!
Гости стали разъезжаться по домам. Некоторые, приехавшие из имений, остались ночевать.
Светало.
Новобрачных провожали на пристань компанией в несколько экипажей. Долго спускались с гигантской горы, на которой красовался златоглавыми церквами старинный город. На Волге у пристани дымился розовый «Самолет», освещенный первыми лучами восходящего солнца. Все провожающие были нетрезвы. Но Сила Гордеич трезвее всех.
Только здесь Митя удосужился наконец попросить у него денег на дорогу.
Сила Гордеич удивленно поднял брови, улыбнулся всем известной лисьей улыбкой и всплеснул руками.
— Что же ты дома-то мне не напомнил? Ну, хорошо, что я случайно бумажник с собой захватил!
И он с видом любящего и доброго отца дал сыну триста рублей.
— Да ведь далеко едем, папа! — укоризненно возразил сын.
— Ну, что же? Доедете до места — телеграфируйте: вышлю.
Когда пароход отвалил, Сила Гордеич долго махал картузом сыну и невестке, стоявшим на палубе.