Шрифт:
В комнату вошла высокая, худощавая старуха в черном платье старинного покроя, болтавшемся на ней, как на вешалке. Опираясь на бильярдный кий, служивший ей посохом, она широкими мужскими шагами прошла через комнату, поставила кий в угол, села в кресло у камина; по-мужски положила ногу на ногу, вынула серебряный портсигар и закурила папиросу.
Лицо у нее было смуглое, худое и длинное, с энергичным и вместе печальным выражением. Это была мать семейства — Настасья Васильевна Чернова.
При входе старухи все замолчали.
— Ну, что притихли? — низким голосом спросила она, улыбаясь и затягиваясь папиросой. — Такой гвалт был, что даже я, глухая, слышала!.. Пожалели бы отца-то: спит, чай.
— Ему наверху не слышно, — отозвалась Варвара. — А вы где были, мамаша, так поздно?
Мать вздохнула задумчиво и скорбно.
— На крыше, в трубу на звезды смотрела. Устала! Какая красота! На Марсе, наверно, люди лучше нас живут!
— Безусловно! — подтвердил Кронид, ядовито усмехаясь и непрестанно вертя веревочку.
— Вы, мамаша, больше звездами заняты, чем нами, — вкрадчиво улыбаясь, пошутила Варвара.
— А что вы за звезды такие, чтобы все вами занимались? Я долг свой исполнила: воспитала вас и отцу помощницей была: капитал-то по грошам собирали. Век прожила — для себя не жила. А теперь уж и отдохнуть пора мне от вас. Надоели мне ваши дрязги!
Она встала, бросила окурок в пепельницу и, снова взяв кий, сказала полушутя:
— Ну, марш по местам, полуночники! Гостю-то дали бы покой, — затормошили, небось.
Длинная, сухая, прямая, с посохом в руке, она большими шагами направилась к двери.
— И я с вами! — встала за ней Варвара.
Старуха строго повернулась на пороге.
— Со мной?.. Чего привязываешься? Ты знаешь — я пустой болтовни не люблю.
— Дело есть, мамаша. Секретное и важное.
— Что за секреты? Опять у отца денег теребить?
— Нет, не денег, мамаша… Новость есть!
— Ну, идем, идем, коли не терпится до утра. Послушаю, что там еще случилось… Ох-охо! Ни днем, ни ночью покою не даете.
Мать и дочь ушли наверх по скрипучей лестнице.
— Пойду и я, — сказал Валерьян, взглянув на часы. — Два! Ого!.. Я столько выпил сегодня коньяку, как никогда в жизни!
— С дедушкой состязались? — спросил Костя.
— Вот именно.
— Кажется, вы уже успели подружиться с папой? — лукаво спросила Наташа.
— Кажется. Славный старик! Государственного ума человек!
— Ну, ума-то ему не занимать стать, а вот насчет откровенности вы с ним поосторожнее, — заметил Костя: — добрый старичок норовит подпоить, да и выпытать, что, мол, ты за человек?
— Я его не боюсь. Но, право, мне только теперь смешно вспомнить: выпили мы с ним в кабинете бутылку коньяку и смотрим друг на друга: никто не пьян! — Валерьян звучно расхохотался. — Только теперь чувствую, какую мину он под меня подводил!
— Хитрый старец! Ну, а теперь Варвара пошла мамашу обрабатывать: еще чего доброго — вздыбится на первых порах.
— Тайны черновского дома! — изрек заика. — Наташа, проводи гостя-то! Поединок у них был с папой. Устал, чай.
— Из поединка Валерьян Иванович вышел с честью, — шаловливо сказала Наташа. — Пойдемте, не заблудитесь у нас.
— А папа как?
— Ну, он-то и не таких в дугу гнул!
Валерьян и Наташа вышли.
Кронид продолжал ходить со своей веревочкой и наконец, сделав круг по комнате, остановился перед братьями.
— Ну, горе-охотники, как дела?
— Ишь ты! — огрызнулся Костя. — Какой тут делец из угла в угол ходит!
— Аж тропу проторил! — подхватил Митя.
— Как, бишь, Митя, ты стих-то про него сочинил?
Митя улыбнулся.
— K… кончается так, — объяснил он, заикаясь:
3…знать его л…лукавый мучит: И в…во сне н…ногами сучит!Все трое засмеялись.
— Вот и толкуй с вами!.. Я тут хожу, да думаю за всех вас… Наташа за художника выходит: говорят, большие деньги огребает, да и слава чего-нибудь стоит! Вы думаете, без меня вышло бы чего-нибудь? Безусловно ничего не вышло бы! Ведь это я дедушке подсунул невзначай журналы да статьи о его картинах… Варвара художника пять лет знает, а вот не разглядела же! Кусает, небось, локти теперь… Наташе — партия: за купца из нашего брата она ни в жизнь не пошла бы… А вы что? С отцом грызетесь, к торговому делу и к хозяйству безусловно оба неспособны. Пока жив Сила Гордеич, будет стоять дом Черновых, а свалится старик — все безусловно к чертям пойдет.