Когда, передав мне ключ, он, пятясь и продолжая кланяться, вышел из гаража, я, достав бархотку, освежил глянец на сапогах, стянув за спину складки, одернул гимнастерку и застегнул верхнюю пуговицу стоячего воротника.

— Василий, ты готов? — появляясь на крыльце, позвал Арнаутов.

— Так точно! — бодро ответил я и, схватив из коляски кофр с пластинками, быстро вышел из гаража и закрыл ворота на ключ.

Когда я обернулся, Арнаутов с интересом смотрел на меня.

— Что, так и пойдем? — спросил он.

— А как? — не понял я.

— Русский офицер с женщин денег не берет!.. — сделав приподнятое строгое лицо, медлительно, напыщенно и с несомненной насмешкой или издевкой проговорил, точнее продекламировал, он. — Не берег и не дает!.. Мы приглашены надень рождения дамы, замечу, не просто дамы, а невесты твоего близкого друга, — после короткой паузы, переменив тон, пояснил он. — Ты офицер или хам, штафирка из пивной рыгаловки?.. Фу!!! — как собачонке, неодобрительно выкрикнул он мне. — Учишь тебя, учишь, и все — мимо сада с песнями!.. Неужели ты думаешь, что мы можем прийти на день рождения дамы без цветов? Неужели ты думаешь…

— Виноват, товарищ капитан, — наконец сообразил я. — Минутку!..

Поставив кофр с пластинками на лавочку у веранды, я, открыв ворота, заскочил в гараж и, вытащив из-под сиденья в коляске пачку сигарет, вынул еще пять штук и бросился в сад. Я боялся, что старик немец куда-нибудь ушел, но он курил, сидя на большом ящике у водопроводного крана и, как только я выбежал из-за угла, поднялся и смотрел на меня выжидательно и не без страха.

— Мужик, срочно нужны цветы! — протягивая ему сигареты, сообщил я и показал на грядки, где росли пышные, разных цветов тюльпаны и нарциссы. — Блюмен… Двадцать… цванциг штукен. Давай! Быстренько!.. Блюмен!.. Цванциг… Шнель!

Он взял сигареты, бережно поместил их в верхний карман пижамы, затем большим садовым ножом срезал ровно десять крупных алых и лиловых тюльпанов и десять белых и желтых нарциссов, умело расположил их вперемежку в букете и протянул мне. При этом он уже не повторял, как попка, что я хороший человек, и вообще не вымолвил и слова, а я смотрел на грядки с цветами и жалел, что попросил всего двадцать, а не тридцать или даже не сорок, — он бы не отказал и ничуть бы не обеднел.

Спустя минуты мы шли по улице. Одергивая на ходу гимнастерку, поправляя на голове Кокину фуражку и заранее выпятив грудь — «шлюс и баланс!», я нес кофр с пластинками, цветы же Арнаутов у меня отобрал, заявив, что я держу букет как веник и мне еще надо многому научиться, и добавил:

— Запомни! В обращении с женщинами цветы — это сильное оружие, и офицер должен применять его и уметь пользоваться цветами.

Он так и сказал — «пользоваться».

ДОНЕСЕНИЕ

Военному Прокурору.

Доношу, что 25 мая с.г. в 12.50 в 588-й ОМСБ поступил в агональном состоянии рядовой 2-го взвода… стр. полка Дергунов П.И. с тяжелым отравлением неизвестным веществом. Через 10 минут после доставки в 13.00 он скончался.

Сообщаю этот факт для проведения немедленного расследования обстоятельств и причины данного отравления со смертельным исходом и выявления еще возможных отравленцев в этом стр. полку для их своевременной госпитализации и проведения лечения.

Командир ОМСБ.

СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Начальнику политотдела 425 сд.

Направляю Вам выписки из писем военнослужащих Вашей дивизии, просмотренных спеццензурой НКГБ.

Военнослужащий батальона связи Шорохов Г.В.:

«…B нашем подразделении плохо заботятся о воинах-победителях. Мы не получаем пищи, которая установлена для бойцов Красной Армии, но зато обеспечиваем продовольствием немцев, у которых и так много припрятано в подвалах и погребах. В столовой выдают пищу, приготовленную из порченых продуктов, и никто из командования не обращает на это внимания. Поневоле приходится прихватывать у немцев часть их запасов…»

Ст. лейтенант Кулаков Е.М.:

«…У меня плохое состояние здоровья. Врачи не принимают никаких мер, они привыкли в войну отсыпаться в блиндажах, вот и сейчас ничего не делают, только каждый вечер пьянствуют с сестрами. Питание в госпитале еще хуже, чем в полку, там хоть добывали продукты сами. А здесь медики добывают из мочи и на водку, и харчи…»

Нач. оргинструкторского отдела.

* * *

Аделина была великолепна и ослепительно хороша: в темносинем бархатном платье с короткими рукавами, в новеньких, в цвет платью, туфлях-танкетках; красивая, гордо посаженная голова, длинные светлые волнистые волосы, туго схваченные выше лба маленьким, обтянутым бархатом синим обручем, спадали сзади на спину; небольшая высокая грудь; длинные стройные ноги и выраженная линия бедра; царственные, без преувеличения, осанка и поглядка — всей своей статью она, несомненно, соответствовала определению, данному ей Володькой: Kingsledi — королевская женщина!

Володька, став сбоку, приветливо и с почтением представил:

— Капитан Арнаутов, Сергей Павлович. А это — Аделина. Прошу любить и жаловать!..

— Очень приятно! — щелкнув каблуками хромовых сапог, сказал Арнаутов, вручил ей цветы и тут же, взяв ее правую руку и чуть приподняв, поцеловал, повторяя при этом «Очень приятно», затем сделал шаг в сторону, снова щелкнув каблуками.

Сдержанно улыбаясь, она взяла букет и передала его Володьке.

— С Василием ты знакома, — сказал Володька, делая жест в мою сторону.