— Слава богу, да, сударыня, и как же все удивительно получилось; мы, не задумываясь, пили из полной чаши и радость и горе. И вот чаша пуста; невольно думается, что все это было только испытанием, и теперь, вооружившись мудрой рассудительностью, надо ожидать истинного начала. Это истинное начало должно быть совсем иным, и не хочется возврата того, первого, и все же в общем хорошо, что пережито то, что пережито. К тому же у меня какая-то внутренняя уверенность, что нашему старому другу сейчас живется лучше, чем тогда.

— И у меня тоже, — согласилась красавица вдова, и оба прошли дальше.

Их разговор произвел на меня глубокое впечатление; но в душе я колебался, открыться ли им или уйти не открывшись. И вот я пришел к определенному решению. Я попросил бумаги и карандаш и написал:

«Вашему старому другу тоже живется сейчас лучше, чем тогда; правда, он искупает сейчас свою вину, но это очистительное искупление».

Затем я попросил дать мне одеться, так как чувствовал себя значительно крепче. Мне принесли ключ от шкапчика, стоявшего возле моей постели. Там я нашел все мое имущество. Я оделся, повесил через плечо поверх черной венгерки ботанизирку, в которой с радостью обнаружил собранный мной на севере лишайник, обул сапоги, положил записку на кровать, и не успела открыться дверь, как я уже шагал в Фиваиду.

И вот, когда! я шел вдоль Сирийского побережья по той самой дороге, по которой в последний раз отправился из дому, я увидел моего бедного Фигаро, бежавшего мне навстречу. Верный пудель, заждавшись хозяина, должно быть отправился его разыскивать. Я остановился и кликнул Фигаро. Он с лаем кинулся ко мне, бурно проявляя свою бескорыстную, трогательную радость. Я подхватил его подмышку, потому что он не поспел бы за мной, и вместе с ним возвратился в свою пещеру.

Там я нашел все в порядке и постепенно, по мере того как крепли силы, вернулся к своим прежним занятиям и к прежнему образу жизни. Только целый год избегал совершенно невыносимых теперь для меня полярных холодов.

Итак, любезный Шамиссо, я жив еще и по сей день. Сапоги мои не знают износу, хотя сперва я этого очень опасался, принимая во внимание весьма ученый труд знаменитого Тикиуса «De rеbus gestis Policilli» [2] . Сила их неизменна; а вот мои силы идут на убыль. Однако я утешаюсь тем, что потратил их не зря и для определенной цели: насколько хватило прыти у моих сапог, я основательнее других людей изучил землю, ее очертания, вершины, температуру, изменения климата, явления земного магнетизма, жизнь на земле, особенно жизнь растительного царства. С возможной точностью в ясной системе я установил в своих работах факты, а выводы и взгляды бегло изложил в нескольких статьях. Особенное значение я придаю своим исследованиям земного магнетизма. Я изучил географию центральной Африки и Арктики, Средней Азии и ее восточного побережья. Моя «Historia stirpium plantarum utriusque orbis» [3] является значительной, частью моей же «Flora universalis terrae» [4] и одним из звеньев моей «Systema naturae» [5] . Я полагаю, что не только увеличил, скромно говоря, больше чем на треть число известных видов, но, кроме того, внес свой вклад в дело изучения естественной истории и географии растений. Сейчас я усердно тружусь над фауной. Я позабочусь, чтобы еще до моей смерти мои рукописи были пересланы в Берлинский университет.

А тебе, любезный Шамиссо, я завещаю свои необычайные приключения, дабы, когда я уже покину сей мир, они могли послужить людям полезным назиданием. Ты же, любезный друг, если хочешь жить среди людей, запомни, что прежде всего тень, а уж затем деньги. Если же ты хочешь жить для самоусовершенствования, для лучшей части своего «я», тогда тебе не нужны никакие советы.

Повесть «Необычайные приключения Петера Шлемиля» увидела свет в 1813 году. Ее герою Шамиссо придал некоторые автобиографические черты. Однако глубокий философский смысл этой символической повести выводит ее за пределы иронически переосмысленной автобиографии. Интересно происхождение имени главного героя.

В первой редакции повести героя звали не Петер, а В. А. Шлемиль; существует предположение, что «В. А.» — это переставленные инициалы А. В. Шлегеля, одного из вождей немецкого реакционного романтизма, в адрес которого сатирически направлена вся повесть Шамиссо.

Объясняя имя своего героя, Шамиссо писал в письме от 17 марта 1821 года брату своему Ипполиту, переводчику повести на французский язык:

«Шлемиль, или, вернее, Шлемиель, — еврейское имя; оно значит то же, что Готлиб, Теофиль или aime de Dieu («любимый богом». — Ред.). В обиходной речи евреев это имя служит для обозначения неловких или неудачливых людей, которым в жизни не везет. Такой Шлемиль ломает палец, сунув его в жилетный карман, он падает навзничь и ухитряется при этом сломать себе переносицу, он всегда является некстати. О Шлемиле, имя которого вошло в поговорку, в Талмуде говорится, будто он состоял в связи с женой раввина, был застигнут на месте преступления и убит. Комментарий обращает внимание на бедствия Шлемиля, который должен дорого платить за то, что другому сошло бы безнаказанно». (Письмо это впервые напечатано в книге К. Фульда «Шамиссо и его время», Лейпциг, 1881.) См. в связи с этим стихотворение Г. Гейне «Иегуда бен Галеви» из цикла «Еврейские мелодии».

Слово «Шлемиль» из еврейского языка проникло в немецкий со значением «горемыка», «растяпа».

…в нашу «зеленую» эпоху… — намек на издаваемый друзьями Шамиссо «Альманах муз», который они называли «зеленым».

…нашему Фуке… — Барон Фридрих де ла Мотт-Фуке (1777–1843) — поздний немецкий романтик, автор фантастических рыцарских романов и знаменитой сказки «Ундина», близкий друг Шамиссо. Он без разрешения автора впервые опубликовал рукопись, первоначально предназначенную лишь для распространения среди узкого круга лиц.

Жан-Поль — псевдоним Иоганна-Пауля Рихтера (1763–1825), известного немецкого сатирика и юмориста.

…возможно, упоминаются и ныне здравствующие люди… — Образу Шлемиля Шамиссо придал автобиографические черты, одновременно сатирически направляя его против А. В. Шлегеля. Слуга Бендель имел прототипом близкого друга автора — Гитцига. Образы Фанни и Минны восходят, как это доказали биографы и исследователи творчества Шамиссо, к возлюбленной автора — С. Дюверне.

Леопольд — мало известный литограф и гравер, современник Шамиссо.