— Полагаю, ты остался на задворках, — сказал Рошар, — вдали от веселья. Вот, что получаешь за опоздание. — Рошар стянул с себя пропитанную потом тунику. — Фу. Я воняю.

— Рошар...

— Может, ты замолкнешь наконец? Я же сказал, что не разговариваю с тобой. Ты просто не способен поступать по-людски, да?

— Но генерал...

— Да, отступил. Да, без своих драгоценных Всадников. Я слышал о твоих подвигах. Вышвырнул их с утёса, да? Очень спортивно. Но ты опоздал на мою битву, когда был мне так нужен, и я говорил тебе, чья это земля, за которую я продолжаю биться?

— Я знаю. Прости.

Принц фыркнул.

Арин, не зная что сказать, возился с пряжками на своей броне. Рана вдоль рёбер сильно жалила.

— Как погляжу, никто не помог тебе вылезти из доспехов. Бедняжка. Посмотри на меня, — Рошар жестами показал на себя, одетого только в тунику и штаны, руки голые и мускулистые, измазанные чужой кровью, — я избавился от доспехов, как только валорианцы отчалили от пляжа, потому что я принц и я велел помочь мне их снять, и меня слушаются.

— Так вот, значит, чего ты хочешь от меня? — произнес Арин.

Рошар опустил руки.

— Ты правда хочешь, чтобы я исполнял всё, что ты велишь?

Ответа не последовало.

— И не важно, что я был прав насчет скал?

Рошар поморщился.

— Честно говоря, это только усугубило ситуацию.

— Я не собираюсь подчиняться тебе. Ты мой друг, а не хозяин.

Рошар отвел взгляд, его изуродованный нос портил профиль. Он изучал пустую стену брезентовой палатки, которая светилась на солнце. Рошар вздохнул, дернув тем, что осталось от уха. Затем он повернулся и открыто посмотрел Арину в лицо. Его рот сжался в тонкую усталую линию.

— Давай сюда, — он дернул броню Арина и начал её расстёгивать. — Остановим кровотечение. О, ты только посмотри на себя. Арин, тут же живого места нет.

* * *

— Ты мне всё равно не понадобился, — сказал ему Рошар, когда они возвращались верхом обратно в город, оставив на пляже для надежности несколько батальонов. — Я был хорош в сражении. Всё оттого, что я неотразим. Как один из ваших богов. Стоит только людям меня увидеть, как разум их меркнет. И я просто провожу по ним мечом.

Арин цокнул Джавелину, чтобы тот обогнал лошадь Рошара.

Рошар его нагнал. Как и большинство восточных людей, он ездил верхом без поводий, направляя коня лишь коленями, пятками, да перенося свой вес. Это позволяло ему свободно и размашисто жестикулировать, разговаривая.

— Ты меня слушаешь? — Он наклонился, чтобы толкнуть Арина в плечо. — Я не уверен, что ты до конца понимаешь ценность присутствия бога среди твоего народа.

— Может, мне помолиться, чтобы ты исчез?

Рошар ухмыльнулся.

— Мы взяли в плен несколько валорианцев.

— Зачем?

— Ради информации, разумеется. Новости из Валории в последнее время в дефиците. Наши шпионы молчат. А твои?

Арин ничего не слышал ни от Тенсена, ни от Моли. Он покачал головой.

— Что ж, — Рошар потер ладони. — Посмотрим, что выявят наши небольшие допросы. Уверен, заключенные будут рады поболтать.

Арин бросил на него косой взгляд.

— Арин, ты меня обижаешь. Уверяю тебя, у меня и в мыслях не было кого-то пытать. Люди обожают со мной разговаривать. Обещаю, я буду задавать вопросы весьма и весьма доброжелательно.

* * *

Арин, лежа в ванне, задержал под водой дыхание, пока в легких не появилась боль, после чего вынырнул. Его ванная комната наполнилась эхом расплескавшейся воды. Грязная пена окружила колени. Арин прикоснулся к боку и пальцы окрасились розовым цветом. Порез вдоль рёбер опять начал кровоточить. Длина раны не стоила того, чтобы её зашивали.

Он задумался, а сколько шрамов у генерала. Легкие Арина горели, потому как он всё ещё задерживал дыхание и даже не понял этого сразу, и эта боль заставила его почувствовать такую бездонную ненависть и осознать то, что никаких шрамов не будет достаточно, чтобы принести боль генералу и чтобы Арину стало легче на душе.

Генерал с дочерью не похожи друг на друга. Арин вспомнил, как он ненавидел это в первые месяцы своего рабства у Кестрел. Он хотел увидеть черты того человека в ней, и его бесило, что ничего не получалось. Было что-то похожее в глазах... её глаза тоже были карими, но светлее. Хотя Арин даже не был уверен, что может назвать их карими. Медовый — это не карий. И форма отличалась. Уголки её глаз были слегка приподняты. Арин помнил, как он сравнивал их, и как ему хотелось увидеть в ней нечто, что он мог бы ненавидеть, предаваясь отвращению к себе, что так много уделял этому внимания. А затем он с удивлением обнаружил, насколько отец и дочь разные. А потом пришла другая эмоция, одновременно нежная и сильная...