— Ты был сам не свой, — утешала Барбара. — Ты сам не понимал, что делаешь.

Похоже, она трактовала его поведение как попытку суицида, и он никак не мог решить, так ли это было. Но нет же — какой бы в этом был смысл? Он очень хотел воскресить Шэрон: вдохнуть в нее жизнь. Это красивое, но несбыточное желание усиливало в нем боль отчаяния.

— Это просто стресс, ты переработал, — продолжала утешать Барбара. — Даже врач так сказал.

После этих слов он почувствовал себя часовой пружиной, сжатой слишком сильно. Эти слова не утешали его.

— Я чувствовала, что что-то не так, — продолжала Барбара. — И я точно знаю, как тебе сейчас помочь, дорогой.

Но она знала только, что у Паркера стресс. Она устроила его в больницу «Сэнт Люкз»: три дня к нему подключали всякие провода, исследовали его кровь и кал. «Он на обследовании», — скорее всего, говорила Барбара.

— Иногда для того, чтобы установить причину недуга, требуются годы, — сказал один из врачей.

«Я убил человека, — хотел сказать Паркер. Вот причина недуга».

Но хуже всего то, что и этого было бы мало, даже это не излечило бы его. Это просто заставило бы многих других людей чувствовать себя хуже.

Прошла неделя после возвращения из больницы «Сэнт Люкз». Он сидел дома, в полумраке гостиной, с задернутыми наглухо шторами. Только пара солнечных лучей прорезала эту темноту.

— А знаешь, кого бы я снова хотела увидеть? — вдруг спросила Барбара.

Он сидел, полностью расслабившись, свесив беспомощно руки, вытянув ноги, ладони как тряпки.

— Я хочу увидеть прежнего Паркера, — проговорила она. — Как он смешно всех передразнивает. Как забавно жестикулирует. С этими его дурацкими шуточками. Хочу, чтобы он вернулся и снова смешил меня.

Паркер ухмыльнулся, что означало: «Никогда».

Человек, о котором она говорила, которого хотела вернуть, исчез навсегда. Этот преступник исчез, оставив Паркера беззащитным и слабым. Если бы не его слабость, не все эти лекарства и эта опустошенность, он бы испугался этих слов Барбары. Паркер все еще ухмылялся, словно предостерегая ее этой ухмылкой. Неправильно желать того, что ты не понимаешь.

— Я хочу, чтобы он занялся со мной любовью, — чуть ли не умоляла Барбара.

Паркер снова увидел следы зубов на шее Шэрон. Каждый укус — словно еще один рот на ее шее. Она была привязана к стулу, сопротивлялась, когда он рвал зубами ее шею, принимая ее крики за стоны наслаждения, виня ее за сильное желание и, увидев раны на ее теле, вставляя ей в рот кляп из ее же платка. И тот последний укус, когда он почувствовал, как зубы вонзились ей глубоко в шею.

Когда эта сцена промелькнула перед ним, Паркер впал почти в агонию и был на волоске от того, чтобы рассказать все Барбаре. Но его останавливало одно: она бы жалела его, а не Шэрон.

Барбара смотрела в его глаза и нежно повторяла: «Все будет хорошо!»

Ему было так стыдно, что она застукала его в ванной, и он все думал: а что было бы, если бы она не пришла в тот момент домой, если бы он так и сидел в ванной один?

Возможно так: он лежал бы в кровати, сожалел бы о содеянном, но не было бы этого недопонимания. Барбара, похоже, думала, что он хотел, чтобы она его застукала, что ему нужно было ее внимание, что оно поможет ему. Она бросилась спасать его. Он был слаб, вял и неуклюж, не как убийца, а как человек, заболевший гриппом.

Странно, что она думает, что его слезы и сопли в ванной, его попытки залить в себя целую бутылку водки — это был крик о помощи, потому что он просто перенервничал и нуждался во внимании. Ведь на самом деле все было с точностью да наоборот. Этим Паркер выражал смутное, еле осознанное желание, чтобы Барбара не была связана с ним, а также невыполнимое желание вернуть к жизни Шэрон, чтобы он смог быть с ней добрым и ласковым. Это не была попытка самоубийства. Если бы он этого хотел, то нашел бы более верный способ. Люди думают, что дома они скрыты от посторонних глаз, но в собственном доме нельзя скрыть ни одно преступление. Ты всегда стыдишься своего дивана, своих книг и краснеешь перед фотографией своей семьи, стоящей на пианино, на котором ты так часто играл.

— Милый! — сказала она еще мягче, еще нежнее, увидев, что он снова ухмыляется.

Но Паркер улыбался потому, что представил себе, как на него надевают наручники и два полисмена ведут его мимо фотографии на пианино — милой фотографии с его отцом, красавицей матерью. Она была сделана, когда они катались на лыжах в Вейл. Есть еще фото его деда с усами, пожимающего руку Гарольду Вашингтону во время его визита в их компанию. Фото семьи Барбары, веселый снимок ее матери Гермы, первое фото Эдди (на ней ему три месяца). У Вольфмана дома был маленький сын, у него был БМВ, кредитная закладная и двадцать фотографий на пианино. Это тот мужик, который был майором? Наверняка спросил бы один из копов, проходя мимо этих фотографий.