Кусок хлеба с собой, пару луковиц, ну а если поспели помидоры, то салат обеспечен, помидоры – это спасение. Казалось бы, они мне должны были опротиветь, но нет, и сейчас люблю их. Кроме худобы, у меня от тяжестей стал расти горб…

И вот дал бог, отмучился я, в селе расклеили объявления о наборе в строительное училище города Бендеры. Кое как выпросил в сельсовете документы на паспорт и поехал поступать в училище. Комиссия согласилась принять меня и предложила выбрать себе профессию: штукатур-маляр, плотник или каменщик. Ну думаю, каменщик не по мне. Плотник – это всю жизнь пилить. Спасибо, дома напилился дров ржавой пилой. Остановился на штукатуре-маляре, все же лучше, чем в колхозе таскать тяжеленные мешки с кабачками или опылять дустом (ядом) капусту.

В училище меня определили в общежитие, выдали постель, я впервые узнал, что люди спят на белых простынях, трехразовое питание, и одели в форму. Так началась моя новая жизнь. Нормальное питание (при Хрущеве кормили хорошо), сон после обеда сделали свое дело. Уши у меня как-то прижались, я стал поправляться, горб выпрямился и уже через полгода девочки приглашали на дамский танец, но это потом, а пока…

Построил однажды в спортзале нашу группу физрук, Николай Иванович Чикунов (и сейчас помню), прошелся вдоль ряда, и тыкая пальцем в грудь каждого, говорил: «Будешь заниматься борьбой, ты, ты, ты…». Мимо меня он прошел, вроде не заметил. Тут я подал голос: «А я, Николай Иванович!?» Похоже, он увидел тень от моих костей на стенке, подошел на голос, пригляделся и сказал: «А ты ни Богу свечка, ни черту кочерга!»

От обиды я чуть не заплакал, ну думаю, буду приходить на тренировки и хоть смотреть, хоть чему-то да научусь. В общем ребята тренировались, а я смотрел и запоминал приемы. Испытывал то, что запомнил на Косте Сырбу. Он был такого же телосложения, как и я. Задиристый до ужаса, но от меня ему перепадало часто. Костя никак не мог смириться, что я его кладу на лопатки. Оторваться от него было сложно, и мне приходилось усмирять его тычком в нос… Вот таким образом мне приходилось заниматься спортом.

Даже такой заочный вид спорта дал положительные результаты. Я мог положить на лопатки любого, кто был одного веса со мной. На следующее лето у нас были каникулы. Поехал к дяде Ване с тетей Зоей, дедушке с бабушкой и, конечно, встреча с Вовой и Валей. Повзрослевший, окрепший, модно одетый, они звали меня стилягой. Мы ходили на лиман загорали, купались, ловили раков. Вова смотрел на меня и видимо приценивался, затем решился: «А давай поборемся!» Я стал отнекиваться, вроде бы боюсь. Он стал настаивать, я вроде с неохотой согласился.

Дурачок! Я к этому моменту готовился почти год. Через две-три секунды Вова на лопатках. Он вскочил на ноги и стал кричать: «Не считается, не по правилам! Давай еще раз». И опять Вова на лопатках. Вокруг нас бегала Валя и хлопала в ладоши: «Так тебе и надо, хвастун!» Он что-то пробурчал, оделся и, забыв раков, ушел домой. Здесь к месту пословица: «Не хвались, идучи на рать, а хвались идучи с рати».

Вернемся ко времени поступления в училище. Нас поселили в общежитие. Здание было расположено на углу улицы Сталина и углу улицы Дзержинского. Жилые комнаты были на втором этаже, окна выходили на улицу Сталина и постоянно были открыты. Проходящие мимо девушки вниманием не были обделены… Учебный корпус находился на улице Комсомольская. На занятия мы ходили строем, под командой мастера группы Прашки Саввы Ивановича. Двинув нас в сторону училища, он требовал идти в ногу и с песней.

На нас оборачивались не только лошади, но и пробегавшие мимо собаки, когда мы пели «Катюшу» или «По долинам и по взгорьям». Питались мы в столовой, которая находилась на первом этаже общежития. Это было просторное, светлое с большими окнами, и с вентиляторами, чистое помещение. В этом блоке питания помещались одновременно все группы училища. У каждой группы были свои столики, на столике для четверых стояла большая ваза со свежим хлебом.

Еду нам выдавали дядя Илюша и тетя Мотя. Я все удивлялся, как это можно быть таким худым, если ты повар… Дядя Илюша, что называется, гремел костями при изобилии еды вокруг него. Тетя Мотя была мамой ученика нашей группы Миши Протасова. Увидев такого заморыша как я, и дядя Илюша, и тётя Мотя подкладывали мне побольше еды.

Таких людей сейчас почти нет, а дядю Илюшу и тетю Мотю я вспоминаю с теплотой и благодарностью.

Котлеты в свои шестнадцать лет я не ел ни разу. И вот в гарнир на второе нам положили котлеты. Быстро расправившись с борщом на первое, я принялся за второе.

Котлета показалась мне необычайно вкусной. Покончив со вторым блюдом, я наблюдал за своим соседом по столику Васей Шинкарчуком. Он ел не спеша, после борща съеденного наполовину, поддел вилкой котлету и поднес ее к носу. Нос у него был курносый и был немного похож на пятачок (не скажу чей), с опаской понюхал и отложил на край тарелки.

Я спросил, что не нравится? Он помотал головой, нет, будешь? Отказаться я был не в силах. Потом я узнал, что родители у Васи были не из бедных, и выглядел он крепким сбитым пареньком. Потом он всегда отдавал мне свою котлету…

Практике нас обучал Савва Иванович. Он приводил нашу группу в подвал строящегося жилого дома, и мы там отрабатывали для начала навыки кидания раствора штукатурки на стены и потолок. Вместо раствора использовался увлажненный песок. Надо было взять песок мастерком и кинуть на поверхность стенки так, чтобы он прилипал к поверхности.