Вот почему, как бы я ни был возмущен трагическим происшествием с товарищем Брукфилдом, я считаю совершенной трусостью инсинуации со стороны этих русских насчет преступного характера осетин Брокен-Хилла… только лишь потому, что этот подлый мерзавец – один из них. Я считаю его русским, но вместе с тем исхожу из того, что ни один здравомыслящий человек не станет обвинять в случившейся ужасной трагедии всех русских в Австралии… Преступления происходят каждый день… и в основе их лежат причины индивидуальные и социальные, а не национальные». [7]

Австралийская пресса окрестила Тамаева «выжившим из ума русским, совершившим чудовищное нападение на пассажиров экспресса, направлявшегося из Брокен-Хилла в Аделаиду». Трудно судить, было это клиническим случаем или проявлением идеологического экстаза.

Герман Тамаев свихнулся на почве коммунизма. Его квартира была увешана фотографиями Ленина, Троцкого, лидеров ИРМ. На стене красовался транспарант «Да здравствует Федеративная индустриальная социалистическая российская республика». Возможно, ему взбрело в голову, что лейборист Брукфилд компрометировал рабочее движение. Хотя Джек так много делал для защиты прав трудящихся…

По другой версии Тамаев переживал из-за смерти своего друга и в расстреле мирных обывателей надеялся найти лекарство против депрессии. Подозревали, что его наняли враги Брукфилда. Промышленников и финансовых воротил, возмущавшихся радикализмом этого защитника рабочих и мечтавших свести с ним счеты, хватало. По словам Консидайна, Тамаеву заплатили 100 фунтов, и он подтвердил это под присягой на допросе в ривертонской полиции. Однако в ходе дальнейшего расследования этот факт не упоминался.

Если Брукфилда «заказали», то это был изощренный план убийства. Открыть стрельбу по обычным гражданам в расчете на то, что Бруки кинется им на помощь. Тамаев сказал, что пострадавших ему совсем не жаль.

Симонов был обескуражен и подавлен. Гибель Брукфилда он воспринял как знак судьбы. Друзей почти не оставалось. Все говорило о том, что ему пора покидать Австралию. Но как не хотелось! Он не мог понять, почему все его старания наталкивались на равнодушное, даже враждебное молчание Москвы. Неужели там сомневаются в его порядочности? Из-за кляузников? Откуда столько завистников среди эмигрантов, обвинявших его во властолюбии, тщеславии, жажде обогащения. Да он беден как Лазарь! Ютится в жалкой съемной квартирке и нормально поесть удается не каждый день. А доносчики выставляют его мошенником и хапугой, и он вынужден оправдываться… Как все-таки несправедлив мир.

Пройдет пять месяцев после убийства Брукфилда и Симонова отзовут в Москву. По его мнению, это было громадной ошибкой. Планы по развитию отношений с Австралией откладывались на неопределенный срок. Он ведь старался не для себя, а для родины, для оставшихся на пятом континенте русских рабочих и их австралийских товарищей, которые надеялись на сближение с государством победившего социализма.

Правда, что собой представляет это государство, Симонов толком не знал. Россию он покинул почти десять лет назад, а в Советской России не был никогда. Сведения о том, что там творится, брал из выступлений Ленина, Троцкого и прочих большевистских вождей, из материалов советских газет, которые перепечатывала британская, австралийская и американская пресса. Почерпнутая оттуда информация позволяла вести пропагандистскую полемику с «империалистами и их лакеями», доносить до трудящихся масс величие достижений большевиков. Симонов искренне верил, что советская власть – лучшее из того, что придумало человечество. И все же предстоявшее свидание с этой властью его тревожило.

В ненастный сентябрьский день 1921 года он стоял на палубе парохода, следовавшего из Стокгольма в Ригу. Оттуда прямой путь в Москву. Думал о том, как его примут в наркомате, как сложится судьба. Ему оказали содействие в организации возвращения. В Риме душевно принимал В. В. Воровский, в Стокгольме – П. М. Керженцев. Это не последние люди в НКИД – красные полпреды, лично знакомые с Лениным. Предупрежден о его приезде и Я. С. Ганецкий, торгпред в Латвии. Ему поручено встретить Симонова и посадить его на поезд до Москвы. Но сомнения все равно грызли душу.

Георгий Васильевич Чичерин, возглавивший наркомат в феврале 1918 года, мог предвзято отнестись к нему как к ставленнику Троцкого. Откуда ему было знать, что Симонова с Троцким ничего не связывало, он понятия не имел, кто посоветовал тогдашнему главе НКИД поставить на дипломатическую должность безвестного эмигранта. Может, товарищ Артем, Федор Андреевич Сергеев [8] , вожак русских «политических» в Австралии? Вполне вероятно. В России он сделался членом Центрального комитета РКП (б), коммунистической партии большевиков, и пользовался заслуженным влиянием. Только правды уже не узнать. Два месяца назад, 24 июля, Сергеев вместе с группой делегатов III Конгресса Коминтерна погиб в катастрофе аэровагона – новейшего транспортного средства, построенного сумасшедшим изобретателем. Этот конструктор сыграл злую шутку с Симоновым, ведь он рассчитывал на покровительство Артема.

Кто еще замолвит за него словечко? Новый нарком недолюбливал Троцкого, который разрушал внешнюю политику, тогда как он, Чичерин, эту политику создавал и укреплял. А Литвинова, сообщившего Симонову телеграммой в 1918 году о его назначении, нарком вообще терпеть не мог. Хотя Литвинов сделался его заместителем, они были на ножах, поносили друг друга в ЦК и Политбюро. Слухи об этом доходили даже до Австралии.

Решение об отзыве Симонова в конечном счете принимал Чичерин, это ясно. Не ответил ни на одно его письмо! Хотя нет, на одно ответил, но какой-то странный был ответ… От его имени, но без подписи. Словно по недосмотру черновик в конверт запечатали. Может, руководитель советской внешней политики не нуждался в таком дипломате, как Симонов. И Австралия его не интересовала.