Савва Владиславич, которого один историк назвал русским боярином, а другой – дубровницким князем, «очень гордым своим титулом», и который во время Петра Великого и императрицы Екатерины I сыграет в истории России значительную роль, в конце XVII и начале XVIII века проживает в Царьграде. Его появление там не прошло незамеченным. Судя по всему, он прибыл в Царьград непосредственно из Дубровника. Кончаревич утверждает, что это случилось где-то после 1687 года. А поскольку Савва родился в 1664 году, то в момент приезда в Царьград ему было 23 года. Немецкий историк Османской империи Цинкхаузен называет Савву драгоманом [45] английского посольства, вызвавшим подозрение у турецких властей.

Однако Владиславич, скорее всего, в последнее десятилетие XVII века занимался в Царьграде собственными делами. Но уже в 1700 году его имя связывают с русскими посланниками, которым он предоставлял информацию по вопросам турецкой политики, двора и империи. Тут мы встречаемся с именем «Савва Рагузинский»: его прозвали так, потому что он прибыл из Дубровника или поддерживал с ним деловые связи и состоял в близких отношениях с тамошней колонией уроженцев Дубровника. Ничего странного в таком псевдониме не было, равно как и неудивительно то, что в Царьграде он чувствовал себя свободно, поскольку как герцеговинец был подданным Османской империи и никто его не ограничивал в передвижениях по Турции. Савва называл себя Рагузинским и намного позже, в течение двадцати лет жизни в России, до тех пор, пока не женился во второй раз и не принял 24 февраля 1725 года от императрицы Екатерины I графский титул. По этому случаю он просил русский Сенат лишить его псевдонима Рагузинский, поскольку «никогда ранее им не пользовался, даже в Царьграде». Это утверждение, скорее всего, справедливо. Если братья Савва и Дука или дядя и племянник Савва и Живко в одно и то же время жили в Царьграде, то один из них не мог зваться Рагузинским, а второй – Владиславичем.

Русский посланник Толстой в своих письмах называет Савву Владиславичем-Рагузинским. Дубровницкий консул Лука Барка в своих донесениях также называет его Владиславичем. Таким образом, неизвестно, в связи с чем и каким образом в Царьграде возник псевдоним Рагузинский. Однако ясно, что этот псевдоним Савва получил в результате связей с царьградскими русскими.

И в дальнейшем с происхождением и именем нашего герцеговинца Саввы Владиславича на протяжении всей его жизни будет связана путаница. Одна «справка» Министерства иностранных дел в Москве называет его греком (наверное, потому, что он прибыл в Москву из Царьграда). Н. А. Полевой исправляет эту ошибку, сообщая, что он прибыл под видом греческого купца, но родом он иллириец. В. Макушев называет его герцеговинцем. П. Словцов, историк Сибири, считает его черногорцем. С. Василевич, генеалог, называет его боснийцем. И нынешние генеалоги считают его потомком боснийских дворян, вероятно, потому, что так записано в его графском титуле. Иезуит Пирлинг, исследователь истории отношений России и Ватикана, утверждает, что Савва – дубровчанин, и считает его католиком. Русский указ от 20 июля 1703 года дает Владиславичу разрешение на ввоз в Россию его вещей, называя его венецианцем, так же как и несколько ранее, в 1702 году.

Как мы уже видели, такая же путаница была и с уточнением места его рождения. Кто-то считал его уроженцем Гацко, другие – Дубровника, третьи полагали, что он из Попова у Требинья, четвертые – из Херцег-Нового, а пятые – из Житомислича.

Мы уже говорили, что по сведениям, хранящимся в Архиве Дубровника, невозможно установить, насколько тесно сотрудничал Савва Владиславич с Лукой Баркой, дубровницким дипломатом при турецком дворе. Владиславич и Барка были хорошо знакомы еще в Дубровнике, прибыли в Царьград примерно в одно и то же время и почти одновременно покинули его. Это означает, что Владиславич и Барка жили в Царьграде во время Морейской войны 1683–1698 годов. С точки зрения патриота, которым, несомненно, был Владиславич, Дубровник и Герцеговина стояли по разные стороны баррикад: Дубровник желал оккупации Герцеговины австрийскими войсками, которые подарили бы Дубровнику Попово и Требинье, а Савва Владиславич, естественно, никак не мог хотеть ничего подобного. Между тем у дубровницкого дипломата и герцеговинского патриота было нечто общее: оба одинаково ненавидели Венецию и готовы были напакостить ей где угодно, поскольку Венеция одинаково угрожала и независимости Дубровника, и православию в Герцеговине. Кроме того, ни Владиславич, ни Барка не желали, чтобы на смену турецкому рабству пришло итальянское, и потому они искренне хотели, чтобы Турция и далее владела Герцеговиной, то есть они, как говорят англичане, сделали свой выбор между чумой и дьяволом.

Лука Барка, как это следует из его многочисленных донесений, проявлял в Царьграде большую активность и личную инициативу, установив прочные дружеские связи с тамошним драгоманом Порты Александром Маврокордато, который весьма отличился при заключении Карловацкого мира. Барка слал правительству Дубровника свои предложения, которые были весьма уместны и полезны. Он был весьма проницательным человеком и предвидел многие политические события. Он советовал правительству подкупать чиновников турецкого правительства, поскольку турки легче поддаются подкупу, нежели оружию. Заслугой Луки Барки было и то, что на Карловацком конгрессе удалось отстоять независимость Дубровника, в первую очередь благодаря красноречию и твердой позиции упомянутого драгомана Маврокордато, которого консул подкупил.

Но и Савву Владиславича, несмотря на молодость, уважали в Царьграде. Он был весьма заметным членом тогдашней югославянской колонии в Царьграде. Русские послы, находившиеся в то время в Порте, говорили о «господине Савве» весьма уважительно, наряду с иерусалимским патриархом Досифеем, как о двух главных людях, на которых они чаще всего опираются в своей работе. Так что ничего противоестественного не было в том, что дубровницкий консул пользовался талантами будущего выдающегося дипломата, серба из Герцеговины, который бережно хранил память о Дубровнике, как он сам говорил, еще с юношеских лет. Савва и Дука Владиславичи часто упоминаются в переписке Барки с правительством Дубровника, в которой он называет их persone honorate. Можно допустить, что Лука Барка поддерживал личный контакт с Саввиным братом Дукой, тем более что историк Ииречек в своем труде об отношениях Дубровника с Россией утверждает, что Дука также бывал в Царьграде.

Но через три года после окончания Морейской войны, то есть после заключения Карловацкого мира в 1699 году, Лука Барка и Савва Владиславич расстались, поскольку Владиславич покинул Царьград, да и сам Барка, похоже, тоже оставил службу. В 1709 году на его месте появляется Лука Кирика, также весьма активно проявивший себя в ходе событий, предшествовавших заключению Пожаревацкого мира в 1718 году. После отъезда Саввы в Россию его брат Дука отправил из Фочи в Дубровник еще два письма, а сенат Дубровника, как мы видели ранее, продолжал пересылать через него дипломатическую почту своему консулу в Царьграде.

Политическая карьера Саввы Владиславича действительно зародилась в Царьграде в самом конце XVII века. Начиная с 1699 года Владиславич вступает в контакт с тогдашним русским посланником в Высокой Порте, Емельяном Ивановичем Украинцевым. Посол Украинцев прибыл в Царьград в том же 1699 году с особой миссией: заключить с султаном окончательный мир, поскольку на Карловацком конгрессе России удалось подписать с Турцией всего лишь шаткое перемирие. Петр Первый обязал Украинцева убедить султана в своей дружбе, а также предупредить об опасности, которая может возникнуть, если Турция задумает воевать с Россией.