Через несколько мгновений притянутая пружиной дверь захлопнулась у него за спиной.

– Тёть Лен, я не хочу с ним ехать! – сразу же сообразив, кто был только что вышедший за дверь неприятный тип, захныкал Ваня. – Мне он не нравится!

– Ну что ты! Что ты! – тётя Лена снова стала гладить мальчика по головке. – С тобой же поедет тётя Лида. Наша добрая тётя Лида.

Всхлипнув, мальчик задрал голову и доверчиво посмотрел на женщину, так старавшуюся хоть в чём-то заменить ему маму. А та не переставала гладить его по голове, хотя ей и нужно было отнести директору только что врученные ей документы на перевод Вани в детский дом.

* * *

Минуло пять лет…

* * *

Мама Бориса собиралась на работу.

Нехотя поднявшись с кровати, её сын лениво наблюдал, как она «наводила марафет» перед зеркалом. К тому времени она уже успела и позавтракать, и одеться, и даже накраситься и причесаться, и то, чем она занималась теперь, было последними «ударами кисти» в «написании» ею сегодня своего каждодневного образа хотя уже и зрелой, но ещё тщательно за собой следившей, ухоженной женщины. Оставались считанные минуты до того, как она покинет квартиру, и это так же можно было определить и по тому, что она уже просто так кружилась перед зеркалом.

Пристально посмотрев на мать, Борис, едва привстав с кресла, уже не таким сонным голосом, каким он был почти только что, произнёс:

– Маринке привет передашь?

– Только Маринке? – мама улыбнулась немного укоризненно. – А Ване? Не передавать?

– С Иваном нас связывает суровая мужская дружба, в которой разные там сантименты не особо уместны! – сразу ставшим суровым тоном отвечал ей Борис.

– Раньше, до знакомства с Мариной, ты так не говорил! – покачала головой его мать.

– Ну… Передай и ему, конечно, – смутившись, пробормотал Боря. – Просто я к нему всё равно собирался на днях заглянуть.

Маринку он увидел в первый раз, когда пришёл как-то в их детский дом проведать Ивана. Она тогда пришла тому что-то сказать, передавая какие-то указания от воспитательницы. Увидел и понял, что умрёт, если не будет каждый день видеть по-новой этих небесно-голубых глаз, этого ровного, с едва заметным хищным закруглением на конце, аккуратненького носика, изящных губ и подбородка… А следующей же ночью он ни на минуту не смог сомкнуть глаз.

Познакомиться с ней получилось, когда он пришёл к Ивану в следующий раз. Этот следующий визит к другу, благодаря влюблённости с первого взгляда Бориса в Маринку, наступил тогда так скоро! И вот уже минул месяц, как он был с ней знаком. И не просто знаком…

Всё бы хорошо, да только было в завязавшихся отношениях Бориса и Марины одно неприятное для Бориса «но». Марина очень нравилась и Ивану. Он был в неё до умопомрачения влюблён. В этом он признался Борису ещё тогда, когда тот увидел его даму сердца впервые. Потому-то его друг тогда и не стал расспрашивать Ивана о ней. Хотя последнее ровным счётом ничего и не значило. Не мог Борис унять уже разгоравшийся в его сердце с невиданной силой пожар! Лицо девушки стояло у него перед глазами, что бы он ни делал. И потому уступить её Ивану он не мог никак.

Да и на что было Ване обижаться? Он-то, с его уродством, совершенно не мог рассчитывать на то, что его возлюбленная ответит ему взаимностью. Тогда что? Он будет только вздыхать и не подпускать к ней Бориса, словно собака на сене, ни сам не гам, ни другому не дам?! Нет уж, Ваня, извини! Так подумал Борис, принимая решение начать свои ухаживания за Мариной, ничего не говоря об этом Ивану.

– Так значит, Ване тоже привет? – с улыбкой проговорила мама, направляясь мимо Бориса в коридор и при этом легонько потрепав его за волосы.

– Угу! – едва унимая зевоту, пробубнил тот, лениво посмотрев матери вслед.

А та уже подошла к выходу из квартиры и начала отмыкать замок. Вскоре, звук захлопнувшейся за ней двери рассказал о том, что Боря до самого вечера остался один.

* * *

В подсобке техслужащих, среди тряпок, веников и швабр, было темно и сыро. Ваня сидел на перевёрнутом ведре и никак не мог унять бьющий его плач. Да что плач, отчаянные рыдания! Обида и унижение выдавливали из него льющиеся едва ли не сплошными потоками слёзы, одновременно душа Ваню не хуже наброшенной на шею удавки.

Это было уже не в первый раз. И даже не сотый. И не тысячный.

Иван уже сбился со счёту, сколько раз ему приходилось терпеть унижения и оскорбления от детей из их группы, да и не только от них. «Поддержка» лилась рекой и от воспитателей, и от техничек их детдома, и даже от толстых тёток поварих в столовой. А детвора из других групп в стороне разве оставалась! Ведь кроме врождённого уродства Ване также досталось ещё и настолько хлипкое телосложение, что постоять за себя он не мог даже в стычках с пацанами на класс, а то и на два младше. И только дядя Лёша, их завхоз, пожилой дядька уже перешедшего в пенсионный возраста, всегда так забавно шевеливший при разговоре прокуренными усами, ему всегда сочувствовал и жалел…