– Ничего ты не сечешь... И я не секу. И они не секут... – вздохнул я и, обернувшись к Ольге, повторил проигнорированный ею вопрос.:

– Ты кто такая?

– Я? – удивилась девушка. – Я твоя девушка...

– А что ты обо мне знаешь?

– Ну, знаю кое-что... Например, знаю, что познакомились мы в Приморье, на Шилинской шахте... Дочка Леночка есть у нас с тобой, она в Москве, у мамы на даче...

– А откуда ты здесь появилась?

– Не знаю. Появилась и все... – развела руками Ольга, растерянно улыбаясь.

Я не смог не улыбнутся в ответ. Она, почувствовав, что мой коготок увяз, придвинулась ласковой кошечкой и прочла любимые мной строки Окуджавы:

И в день седьмой, в какое-то мгновенье,

Она явилась из ночных огней,

Без всякого небесного знаменья,

Пальтишко было легкое на ней...

– Нет, ты все-таки попытайся вспомнить! – прервал я лирическое отступление, явно задуманное для отвлечения моего внимания.

Девушка подумала.

– Ничего не вспоминается, – наконец сказала она, мастерски используя улыбку, значившуюся в ее арсенале под названием "простодушная". – Помню только бирюзовое спокойное море, коралловый остров, кокосовые пальмы, горячий песок, старинный особняк с железными рыцарями и картинами. Тебя помню... Наверное, я к тебе из другого времени явилась. Из прошлого или будущего... Скорее всего, из прошлого, если рыцарей помню...

– Из прошлого... – повторил, я согласно кивая. – А почему бы и нет? Это явление Христа народу вполне в духе этих мест...

– Ты думаешь, это что-то наподобие реинкарнации наоборот? – спросил Баламут, затяжно посмотрев на Ольгу.

– Может быть. Мы с вами в прошлое ныряли, а это особа, похоже, из него вынырнула... И Софа тоже.

– А почему она похожа на Ольгу? Ну, исключая шрамы? – продолжал вопрошать Николай. – И Софа на Софию?

– Не знаю. Но, как и ты, хочу узнать.

И как можно ласковее шепнул в розовое ушко Ольги:

– А что у тебя на уме, родная?

– Обольстить хочу тебя, дорогой...

– А для чего?

– А это мой маленький секрет.

Следующую минуту мы все молчали, внимательно изучая узоры на устилавшем пол ковровом покрытии. Оторвали нас от этого занятия звуки неуверенных шагов, донесшиеся из коридора. Послушав, я заулыбался и сказал:

– Догадываетесь, кого мы сейчас увидим?

– Догадываюсь! – воскликнул Баламут и засмеялся. – Это идет... это идет погибель компьютерной революции!

И зашелся мелким смехом.

Моя догадка оказалась верной. Дверь столовой отворилась, и мы увидели... Веронику. Секунду постояв на пороге отрешенной сомнамбулой, она заулыбалась и пошла к Борису.

Бельмондо излечился от своего бреда, призрак компьютерной революции, бродивший по его сознанию, исчез бесследно. "Революции нужны лишь проходимцам, психопатам и несчастным, – думал я, любуясь счастливыми глазами Бориса. – А человеку, которому, как говориться, есть чем, есть где и есть кого, они не нужны...

– Так что мы маем с птицы гусь? – перебил мои контрреволюционные мысли Баламут, отправив Софию на кухню спросить к обеду пива с креветками. И сам же ответил:

– Моя ничего про себя не помнит, хоть кол на голове теши. Ни маму свою, Диану Львовну, ни даже сына Сашку. И Вероника, судя по всему, тоже ничего не помнит. И простые до умиления. Может, бандиты их чем-нибудь опоили?

– Надо обшарить эту пещеру, – сказал Бельмондо, путая лицом волосы Вероники. – Давайте отметим удвоение нашего коллектива и пойдем искать место, откуда это удвоение появляется.

Мы, конечно же, согласились и направились в столовую. Бельмондо с Вероникой до нее не дошли: у них нашлось срочное дело в спальне.

Через некоторое время и мы с Ольгой очутились в своем гнездышке. Поначалу я был скован. Мысль о том, что рядом со мной лежит существо, несомненно, искусственного происхождения, не давала мне почувствовать себя мужчиной, которому небо преподнесло подарок в виде захватывающей дух женщины. Однако Ольга изящным ходом изменила витавшее в воздухе настроение: она, как бы случайно поранила заколкой мизинчик и, по-детски сморщив личико, показала мне выступившую капельку крови. Я слизнул ее, алую, живую, и вмиг пропитался любовью от кончиков пальцев до самой макушки.