Вера вытерла лицо полосатым махровым полотенцем. Что делать? Боль в груди не отступала, решение, как жить дальше, не находилось. Она вздохнула и вернулась на кухню.

Света уже была там. Из комнаты доносились бодрые звуки песенки мультяшных спасателей: судя по всему, победила молодость, Ксюша отвоевала право наблюдать за приключениями грызунов. Вера села к столу и увидела на экране телефона очередной пропущенный вызов. Марат не сдавался.

– Ни один мужик наших слез не стоит, вот ни один! Все они сволочи! – в сердцах сказала Света. Задумалась о чем-то своем и, не дожидаясь Веры, опрокинула рюмку, со стуком поставив ее на стол.

Про сволочей Светлана Сюкеева знала немало, причем на собственной шкуре. Ее муж Витек, водитель с ликеро-водочного завода, лично преподал жене немало веских уроков.

Были они из одной деревни, приехали в город в поисках работы, потому как на селе с этим туго. Светлана, окончившая педучилище, быстро устроилась в детский садик. Витек пошел крутить баранку. Родилась Ксюша. Когда дочке исполнилось полтора года, Светка вышла на работу, пристроив дочь в свой садик. Получилось удачно – душа спокойна, что ребенок под присмотром, и деньги семье нелишние. Квартиру на Северной они сначала снимали, потом выкупили по ипотеке. Теперь большая часть семейного бюджета перетекала в банк.

Витек трудился на своей ликерке, считался неплохим работником и вообще хорошим парнем. С женой они жили неровно. Вроде и деньги Витек приносил, и по дому мог помочь, и ремонт своими руками делал, и Свету с дочкой любил.

Но несколько раз в году в нем играло ретивое. Ипотека, прочнее любых уз связавшая его судьбу с судьбой Светы, накинула петлю на бесшабашную веселую жизнь. И иногда этот узел так давил на шею, так туго затягивался и перекрывал кислород, что Витек зверел.

Уходил в загул, начинал пить литрами. Делать этого тихо и пристойно не умел, и окружающим, а в первую очередь – жене, становилось попросту жутко. Детина ростом под два метра, с кулаками размером со средний вилок капусты, Витек легко прошибал стены, выбивал окна, швырял и крушил мебель и посуду. Исступленно матерился, ревел дурным голосом, говорил бедной Свете гадости, несколько раз избивал так, что она ходила в синяках и лечила почки.

Все это, естественно, на глазах у ребенка. Правда, дочь не обижал, как бы пьян ни был, за что Света была благодарна ему иррациональной благодарностью. Бывало, Витек не ночевал дома, и жена ночи напролет рыдала, потому что была уверена, что муж с другой женщиной. Она страшно его ревновала, хотя и знала, что эти пьяные измены на отношение к ней не влияют и семью он ни за что не бросит.

О разводе Света не помышляла. Всплески его пьяной дурной энергии прощала с истинно русской покорностью, которая давно уже стала особенностью национального характера и которую не способны вытравить ни американские фильмы, ни вошедшие в жизнь новые технологии, ни статьи продвинутых журналистов, ни призывы феминисток. Света понимала и внутренне принимала метания мужа, не задумываясь о том, что ей-то, в сущности, живется не легче. Только вот женщины не могут позволить себе ни загулов, ни послаблений.

Выпустив пар, протрезвев и отгулявшись, Витек становился покорным и кротким, трогательно просил прощения, клялся, что это в последний раз (хотя оба прекрасно знали цену таким клятвам). Будь Света более рассудительна, вдумчива и склонна к анализу, она понимала бы, что с годами загулы будут становиться чаще, а промежутки между ними – короче. Что бурные семейные сцены не проходят бесследно для психики маленькой Ксюши. Что Витек, каждый раз обретая прощение, начнет наглеть, позволять себе все больше и в своей склонности к разрушению заходить все дальше.

Однажды Света сказала Вере с наивной прозорливостью: «Если бы я задумалась о том, как живу, то, наверное, пошла бы и повесилась. Но я не задумываюсь и поэтому живу хорошо». В этом была вся она.

История подруги, по правде говоря, не произвела на Свету большого впечатления. Увидев Веру в слезах, она поначалу испугалась, подумала, случилось что-то непоправимое, ужасное. Например, рак или СПИД.

Но, поняв, что произошло, успокоилась. В ее понимании, случай был пустячный. Она, разумеется, сочувствовала Вере и негодовала по поводу поведения Марата, но в глубине души не считала случившееся поводом для сильного расстройства. Ну, изменил мужик, ну, привел бабу. Но ведь не заявил, что любит другую и собирается разводиться! Из дому не гонит, наоборот, звонит, прощения хочет попросить. Света была уверена, что все у подруги наладится, и не собиралась подливать масла в огонь. Мудро рассудив, что если мириться супругам все равно надо, так зачем долго друг друга терзать, она начала исподволь подталкивать Веру к мысли о прощении.

– Смотри, опять названивает! Настырный! Вер, а может, это она его соблазнила? Такое сплошь и рядом! Сучка не захочет – кобель не вскочит. А эта стерва белобрысая та еще тварь! Раскрутила мужика, а они ведь, сама понимаешь, слабые! – Света выразительно округлила глаза и отправила в рот кусок колбасы.

– Почему белобрысая? – прервала Светкин поток сознания Вера. – Она же рыжая!

– Кто рыжая? – опешила Светка.

– Аська, кто еще! Он же с ней был. Или ты… – Вера замолчала, сообразив, в чем дело.

В разговоре подруги называли разлучницу не иначе как «эта шлюшка», уверенные, что имеют в виду одну и ту же девицу.

– Вот черт, – пробормотала тоже разобравшаяся, что к чему, Света.

Зато теперь решение у Веры нашлось.

Одну женщину, может быть, действительно случайную слабость, помноженную на хищный характер любовницы, Вера могла бы Марату простить. Помучилась бы сама, помучила его, чтоб неповадно было, но в итоге простила бы. Слишком многое их связывало.

Теперь все изменилось. Это уже, как говорится, другой компот.