Житуха приняла вертолет за летающего зверя и спрятала голову в заиндевелый куст. Вертолет, словно ветром, отнесло в сторону, и он тотчас взлетел выше. Развернулся и повис точно над центром поляны. Лопасти винта замелькали реже, вертолет стал снижаться. Ветер разметал у Тани волосы.

–  Уйдите!
– крикнул откуда-то Иван Иванович.

Петька с Таней ушли за радиорубку. Житуха, по-кошачьи оттолкнувшись сразу четырьмя ногами, прыгнула к ним.

Двигатель хлюпнул последний раз, и от тишины зазвенело в ушах. Житуха выглянула из-за угла, посмотрела на серебристое чудище и вышла из укрытия. За ней появились Петька с Таней. На маленькой дверце «стрекозы» увидели надпись: «Северная экспедиция». В стеклянной кабине сидели летчик и мужчина с черной бородой.

Прибывшие легко спрыгнули на землю. Первым к ним подошел Додоев. Обнялся с бородачом, прижался к нему щекой.

–  Здравствуй, Анатолий Васильевич. На хитрой птице ты прилетел. Совсем крыльев нет, а летит очень шибко.

–  В Москве птицу выпросили, наша теперь будет. В Сибири пока у нас первых.

Черные цыганские глаза бородача стрельнули в сторону Петьки и Тани. Ивану Ивановичу он подал зеленый футлярчик.

–  Очки тебе, старина, привез, а то в чужих-то, не видишь ничего.

–  Спасибо. Уважил, Анатолий Васильевич.

Бородач подошел к Петьке с Таней. Приятно улыбнулся, протянул руку Тане:

–  Анатолий Васильевич Сидоров, начальник экспедиции.

Петьку он просто обнял, легонько шлепнул по спине и крикнул летчику:

–  Саша, подай сюда кое-что.

Стоящие вокруг геологи, по-видимому, знали, что обозначает «кое-что». Они заулыбались. Летчик Саша, как фокусник, выкинул из вертолета мягкий брезентовый тюк. Он упал к ногам ребят и развалился. Иван Иванович ахнул. На брезентовом коврике очутилась груда белоснежного меха. Анатолий Васильевич запустил в нее смуглые руки, разворошил, выдернул меховую белую куртку, такую же шапку, рукавицы и унты. С поклоном, как подают хлеб-соль, преподнес Тане.

Она смутилась. Румянцем вспыхнули смуглые щеки.

–  Спасибо, - едва слышно произнесла Таня.

Петьке тоже преподнесли такие же подарки.

–  Носите на здоровье, - сказал Анатолий Васильевич, - если что-нибудь окажется не по размеру, одному человеку,- он посмотрел на Ивана Иванович, достанется на орехи.

Все засмеялись.

Но парторгу «на орехи» не досталось: унты, шапки, куртки и даже рукавицы оказались как раз впору. Колесников пытался померить Петькины унты, но ему не дали.

–  На твои ноги только чемоданы примерять, - пошутил Бурмаков, а сам стал напяливать Танину шапку, у него тоже отобрали и посоветовали примерить рюкзак.

Додоев сосредоточенно ощупал пальцами все швы на куртке, удовлетворенно причмокнул:

–  Шибко красивая одежда, потому что швы крепкие, двойные.

Летчик Саша отозвал в сторону Ивана Ивановича и что-то ему сказал.

–  Конечно, - ответил парторг, - мы же давно с райкомом обговорили.

Они ушли в радиорубку и вскоре вынесли оттуда старый деревянный фотоаппарат на складных ножках. Поставили около солнечной стены штаба. Летчик Саша вынул из полевой сумки небольшую белую простынь и попросил Петьку принести два гвоздя и молоток.

Простынь прибили к старой бревенчатой стене.

–  Ну, ребятки, будем вас фотографировать, - сказал летчик, - срочно нужно на очень важные документы.

Сначала фотографировали Таню. Иван Иванович поправил ей воротничок и слегка скосил в бок челку. Он сделал именно так, как всегда нравилось Петьке. Потом Саша сфотографировал Петьку. Вытащил из аппарата деревянную окованную медью кассету, спрятал ее под куртку и убежал в радиорубку.

У вертолета собрались люди всех геологопартий. Слушали Колесникова. Поблескивая голубыми глазами, он рассказывал:

–  На вертолетах, братцы мои, я налетался в свое время до чертовой бабушки. Полетели мы однажды на такой штуковине, все шарахаются, боятся, а мне дело привычное, я лег спать.

–  Слава, ты же больше двух метров.

–  Не перебивай, Валерка, я спал калачом. Проходит полтора часа, я, естественно, пробудился, глядь в окно - мамочки мои! Вертолет все над той же сосной висит, а земля крутится, словно шар голубой. Я к летчику в кабину. Так, мол, и так, под нами родная планета вертится. А он аж зубами заскрипел. Знаю, кричит, не суйся не в свое дело - это мы крутимся. Посмотрел я наверх: и точно, винт на месте, а кабина на оси, как юла, аж поет. Тут, конечно, - Колесников закатил глаза под лоб, - зубами залязгаешь.

–  Обожди, Слава, - попросил Гарновский, - а почему винт не вращался?

–  Понятное дело, воздух спрессованный попался, пропеллер в нем и увяз. Тут, братцы, рост мой помог и железная моя выдержка…

–  Колесников, - крикнул с крыльца летчик Саша, - лишняя фотопластинка есть, иди, я тебя запечатлю, для твоей любимой.

–  О, такое мне по душе. А всем вместе можно?

–  В фотоаппарат не влезете, вдвоем можешь.

Вячеслав Валентинович осмотрел всех внимательно и выбрал Гарновского.