Шофер, заметив любопытные взгляды ребят, улыбнулся:

–  Это грозное оружие, дети. Скажу по секрету, называется оно «катюша». Под Москвой, говорят, такие «катюши» жгли фашистов, как тараканов, а эти, может, и по проклятой Германии палить будут.

–  Дядя, а кто эти «катюши» придумал?

–  Советские конструкторы, а фамилии их никто не знает. Военная тайна.

–  Потом, конечно, в газетах напишут, кто они такие, и фамилии назовут.

–  А когда… потом?

–  Когда фашистов разобьем.

Мелькнул последний вагон. Со стороны скал опять раздался тихий свист, и шофер взялся за руль, включил скорость. Переехали рельсы, и дорога пошла круто ввеpx. Зеленые ели загораживали солнце, ветками касались кабины. Несколько раз прямо из-под машины вылетали пестрые рябчики.

Петька Жмыхин не следил за дорогой, не рассматривал птиц, не обращал внимания на стрелку спидометра. Он сжался и о чем-то глубоко задумался. Может, он мечтал попасть на фронт и стать снайпером или выучиться на летчика, чтобы с одного раза сбивать хваленые «хейнкели», «юнкерсы» и всякие «мессершмитты». А, может быть, мечтал и о разведке.

Таня хотела спросить Петьку, почему он стал вдруг такой серьезный, но не успела. Шофер сбавил скорость, вывернул руль до отказа и развернул машину.

–  Выходите, пассажиры! Приехали.

Водитель тоже вылез на дорогу и, разминая ноги, обошел вокруг машины.

Таня оглянулась. Со всех сторон их окружала тайга.

–  Дядя, а где же лагерь?

–  А вон в кустах красная стрелка, видишь, вон справа.

В нескольких шагах от дороги, среди кустов, действительно стоял столбик с фанерной стрелкой. Она указывала вниз на едва приметную тропу. На фанере аккуратная надпись: лагерь «Звездочка» - 2 км.

Шофер помог вынести из машины пожитки и приказал.

–  Идите только по тропе, никуда не сворачивайте. Внизу перейдите ручей по бревну и увидите корпуса. Путевки сразу отдайте директору. Ясно?

–  Ясно, дядя!
– ответил за всех Шурка Подметкин.

Попрощавшись, шофер пошел к машине, но, хлопнув себя по карману, вернулся.

–  Надо же, чуть не забыл!
– Он вынул узкий запечатанный конверт.
– Секретарь Ольга Филипповна просила передать директору лагеря.
– Он посмотрел на красную стрелку и вздохнул: - Далеко идти, машину боязно оставлять.

–  Давайте, мы отдадим, - Таня протянула руку.

Шофер чуточку помедлил, снова посмотрел на стрелку и отдал конверт.

–  Не потеряйте.

–  Не потеряем, дядя, отдадим из рук в руки.
– Таня сунула конверт за пазуху.

Шофер сел в кабину, пожелал счастливого отдыха, захлопнул дверку, и машина покатила с горы. Шурка поднял на плечо заплатанный мешок и весело сказал:

–  Теперь попрем в лагерь шамать кашу с молоком.

–  Тебе только шамать, лишь бы задарма, - почему-то рассердился Тимка.

–  Я просто так сказал, чего придираешься, как старуха Носониха.

Тимка подскочил к Шурке, но вмешалась Таня.

–  Мальчишки, перестаньте. Даже смотреть противно. Ты знаешь, Петька, они сегодня в самолете умудрились поссориться, от окошка друг друга отталкивали.

Петька не ответил. Он сел на белый камень и стал спокойно рассматривать горы.

–  Почему ты сегодня такой странный, Петька?
– спросила Таня.

–  Не странный. Одно дело задумал, но боюсь, что вы откажетесь.

Тимка, Таня и Шурка приблизились к белому камню.

–  Говори, Петька, не откажемся.

Петька прислушался к тишине и спросил:

–  Вы слыхали, Мулеков про лабиринт Гаусса упомянул?

–  Слыхали…

–  Так вот, лабиринт - это подземная пещера, и Мулеков на допросе рассказывал, что в гражданскую…

–  Все понятно, - перебил Шурка, - там спрятано золото. Пойдемте искать. Я согласен.

–  Не кричи ты, Шурка, как угорелый. Капитан сказал, что им некогда сейчас, а только после войны. А мы подарочек сделаем…

У Тимки, у Шурки заблестели глаза. Было ясно, что они согласны хоть сейчас идти искать лабиринт Гаусса.

–  Мальчишки, а как же лагерь-то?

–  Никак. Не пойдем, и все, - заявил Шурка.

–  А если разыскивать будут?

–  Не будут, - уверенно сказал Петька.
– Во-первых, капитан Платонов говорил, что нас, возможно, из списков давно вычеркнули, во-вторых, с довольствия сняли…

–  А в-третьих, - перебил Шурка, - телефона в лагере нет, и ничегошеньки о нас не узнают, а к первому сентября мы в Иркутск припрем. С золотищем-то повстречают нас, как родненьких.