Впрочем, авторы либеральных сатирических изданий «новоиспеченное сиятельство» [248] также не щадили:

Любопытно, что даже симпатизировавшему Витте чиновнику князю С.Д. Урусову, потомственному аристократу, казались курьезными попытки Витте кичиться своим новым положением: «Он [Витте. – Э.С.], как мне показалось, считал получение графского титула многозначительным фактом, сильно повысившим его удельный вес, старался приобрести “графские” манеры и усвоить какие-то “графские” словечки и обороты речи. Мне как-то неприятно было услышать из его уст слова: “Повидайте мою графинюшку, она Вас очень любит”» [250] .

Высмеивались черносотенцами и особенности внешности Сергея Юльевича:

Характерный, как бы провалившийся, нос Витте вызывал много кривотолков в обществе. По одной версии, это был результат хирургической операции [252] , по другой – последствия сифилиса [253] . Вторая версия была весьма популярна среди недоброжелателей реформатора. Известный правый деятель А.А. Киреев, записав в 1906 году в дневнике досужие разговоры публики о том, что лечение застарелого сифилиса Витте в очередной раз не увенчалось успехом, с иронией замечал: профиль сановника «стал еще менее классическим» [254] .

Есть свидетельства, что нос у него был все же настоящий. Р.Ш. Ганелин и Б.В. Ананьич встречались в 1960-х годах с бывшим думским репортером С.М. Шпицером. В марте 1915 года, сразу после смерти Витте, он получил от редактора задание узнать, на самом ли деле у покойного был накладной нос. Репортер проник в особняк графа и, договорившись с монахиней, читавшей над телом усопшего Четьи-Минеи, смог пощупать Витте за нос. По словам Шпицера, нос был обычным – «никаких следов накладного» [255] . Этот эпизод свидетельствует о том, что «тайна» Сергея Юльевича занимала многих – раз редакция газеты сразу после смерти сановника решила сделать «сенсацию» на особенностях его внешности.

Явились ли указанные нападки причиной его отставки? Вероятно, такое утверждение было бы сгущением красок, но то, что репутация графа отставке способствовала, – бесспорно. В январе 1906 года Николай II писал своей матери, императрице Марии Федоровне: «Витте после московских событий резко изменился: теперь он хочет вешать и расстреливать. Я никогда не видел такого хамелеона, или человека, меняющего свои убеждения, как он. Благодаря этому свойству почти никто больше ему не верит; он окончательно потопил самого себя в глазах всех – может быть, исключая заграничных жидов» [256] . Император верно оценивал ситуацию: уже с начала 1906 года, как свидетельствуют материалы перлюстрации, градус недоверия к Витте в обществе возрос. В одном из перехваченных писем читаем: «Настроение в Петербурге подавленное. ‹…› Вообще тучи сгущаются. Витте ненавидим всеми» [257] . Отправитель другого анонимного послания заверял своего корреспондента, что «шансы Витте остаться у власти невелики» [258] .

2 апреля 1906 года, после сложных и длительных переговоров, Витте удалось получить французский заем в 10 млн рублей, спасший от краха финансы России, ослабленной войной и революцией. Дни Витте на посту премьер-министра были сочтены.

Несмотря на то что С.Ю. Витте был у власти более пятнадцати лет, он остался для общества «выскочкой», «человеком залезшим». Возглавляя финансовое ведомство, Витте являлся de jure лишь одним из высших сановников, однако de facto – чуть ли не первым министром, наделенным огромной властью и неограниченными материальными ресурсами. Заняв же в 1905 году номинально более влиятельную должность премьер-министра, на деле он получил гораздо меньший, чем прежде, объем полномочий.

Разительное несоответствие власти и влияния, которыми обладал Витте, занимаемым им должностям – привычная черта российской политической культуры. Приближенный к правителю министр всегда находится в центре общественного обсуждения, но действует закулисно. Чуждость Витте установленным бюрократическим правилам, его неуклонно растущее влияние, искушенность в закулисной борьбе давали пищу для конспирологических толкований.

А.Л. Зорин в статье, посвященной обстоятельствам отставки М.М. Сперанского, убедительно показал, как культурно-исторические стереотипы эпохи отразились на восприятии личности министра и облегчили многочисленным недоброжелателям задачу по его удалению со всех государственных постов на долгие годы [259] . Удивительна схожесть не только характеров, но и политических судеб двух крупнейших реформаторов в российской истории. Оба министра поднялись к высшей власти исключительно благодаря своим незаурядным способностям, силе характера и государственным дарованиям. Тот и другой воспринимались многими влиятельными современниками как чуждые фигуры (Сперанский – в силу своего недворянского происхождения, Витте – по причине предыдущего опыта, связанного со сферой частного предпринимательства), карьера обоих зависела от расположения к ним самодержцев. Характерно, что в некрологах Витте аналогия со Сперанским проводилась чаще всего [260] .

Но гораздо важнее набор обвинений, которыми осыпали реформаторов их противники: при сопоставлении этих обвинений можно увидеть буквально текстуальные совпадения. Сперанский выглядел в глазах публики ключевой фигурой масонского заговора, Витте – еврейского. Сперанскому ставили в вину особое расположение к французам, что вкупе с лестными отзывами Наполеона о нем делало сановника символом непопулярного внешнеполитического курса. В случае же Витте широкое хождение имели слухи о неисчислимых похвалах и наградах русскому министру от немецкого императора Вильгельма II.

Конечно, за столетие «репертуар» фобий в общественном мнении Российской империи изменился. К началу XX века, когда в общественно-политической жизни приобретает злободневность и остроту «еврейский вопрос», обвинения в связях с «жидами» становятся для государственного деятеля гораздо более опасными, чем принадлежность к тайным масонским организациям. Новую жизнь получает традиционная для России германофобия, в то время как французы перестают восприниматься враждебно.

Под влиянием событий революции 1905–1907 годов к образу Витте добавляется и еще один важный атрибут отрицательного персонажа – его обвиняют в попытках уничтожить самодержавный принцип власти. Характерно, что одна и та же формулировка «он подкапывается под самодержавие» использовалась как при обвинениях Сперанского, так и при критике в адрес Витте. Портрет всесильного министра – интригана и изменника получал в глазах публики свое завершение.