Министр иностранных дел в 1906–1910 годах А.П. Извольский, привыкший к чистому русскому языку двух столиц, вспоминал: «Что всегда производило на меня неприятное впечатление, это его голос, который звучал очень резко, и особенно его произношение, усвоенное им в юности, когда он жил в Одессе. ‹…› Это произношение, которое было для него обычным явлением, чрезвычайно резало ухо…» [55] Вульгарность и грамматические ошибки речи Витте признавали многие знакомые с ним журналисты, в том числе Л.М. Клячко-Львов, И.И. Колышко, А.В. Руманов.

Некоторые привычки сановника казались столичному обществу и вовсе экзотичными. А.С. Суворин в переписке с В.В. Розановым передавал разговоры о министре: «Витте, я слышал, преспокойно может забыть, что у него не переменены (за неделю, должно быть) носки, и проходить две недели в грязных носках» [56] . По воспоминаниям одного из литературных сотрудников Сергея Юльевича – а этот сотрудник относился к министру с явной симпатией – тот за столом вел себя достаточно непринужденно. На дипломатическом приеме Витте увлекся беседой и не заметил, что его тарелку унесли (он ел цыплят): «Не смутившись ни на секунду, он швырнул косточку под стол и как ни в чем не бывало продолжал беседу…» [57]

Резкость и угловатость манер, отсутствие внешнего лоска, порой даже грубость речи производили сильное впечатление. Государственный секретарь А.А. Половцов с неприязнью отметил в своем дневнике: у нового министра «такие ухватки, что и в дворницкую едва пустить можно» [58] . Отзыв генеральши Богданович о Витте был немногим благоприятнее: «…похож скорее на купца, чем на чиновника» [59] .

Других же он подкупал своей естественностью, безыскусственностью и отсутствием чиновничьего подобострастия. В.П. Мещерский, издатель влиятельной столичной газеты «Гражданин», в салоне которого часто бывал Сергей Юльевич, отмечал: «В черном сюртуке, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии, он мне напомнил наружностью английского государственного человека» [60] .

Так или иначе, для многих было очевидно, что в сановнике, которого они видели перед собой, «не было ничего от бюрократического штампа» [61] , что перед ними – «самодержавный делец» [62] , «крупный делец государственного масштаба» [63] , человек реальности и дела [64] , который своим внешним обликом скорее похож на предпринимателя, чем на главу министерства. Называли его и «министром в пиджаке» (а не в мундире) [65] , отмечая пренебрежение условностями и демократичное отношение к подчиненным. Отличительные черты министра финансов, выдающие в нем представителя делового мира, существенно влияли на его репутацию.

Как утверждали знавшие Витте люди, он стеснялся своего неродовитого происхождения и «заметно льнул к аристократическим верхам» [66] . Министр особенно любил подчеркнуть, что по материнской линии происходит из древнего княжеского рода Долгоруких. В кабинете Витте в его особняке на Каменноостровском проспекте вся стена была увешана портретами предков со стороны матери. Один из близко знакомых с Витте журналистов вспоминал впоследствии: «Об этих “предках” он мог говорить часами, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как спросить, в каком он родстве с Михаилом Черниговским (из Долгоруких), умученным в Орде. Витте немедленно устремлялся к портретной стене и начинал с увлечением объяснять генеалогию Долгоруких» [67] .

В воспоминаниях о своей родословной министр скупо писал о предках со стороны отца, зато много внимания уделял родственникам матери. Витте-мемуарист хотел убедить потомков, что происходит не из малоизвестного обрусевшего немецкого рода (родственники отца Сергея Юльевича выслужили себе дворянство лишь во второй половине XIX века), а от Рюриковичей. Сановник сделал все возможное, чтобы соответствующие сведения о его семье попали в солидные справочные издания. В частности, статья для словаря «Гранат» была написана в 1911 году П.Н. Милюковым по материалам, предоставленным ему лично Витте. Данные о происхождении министра, указанные в словаре Брокгауза и Ефрона, не противоречат его мемуарам [68] .

В обществе это было хорошо известно. В одном из номеров черносотенного листка «Русская Виттова пляска» в 1906 году была помещена сценка, где в качестве анонимного министра был выведен Витте. И, хотя имя Сергея Юльевича не указывалось, из общего смысла статьи понятно, что подразумевался он. Сценка воспроизводила интервью «сановника» репортеру одной из газет. Репортер, рассматривая портреты на стене кабинета, спрашивал:

А чей это портрет, ваше сиятельство?

Сановник. Моего пращура – с материнской стороны. Я с материнской стороны происхожу из княжеского рода, и напрасно думают, что будто я из жидов. Вот вздор. Вот этот портрет доказывает…

Репортер. А с отцовской?

Сановник. С отцовской у меня ни деда, ни прадеда, ни отца не было. Один только дядя и тот двоюродный. Об этом писать, впрочем, нечего [69] .

Сатирический жанр статьи, отсутствие имен свидетельствуют об известности обыгрываемого в ней сюжета в обществе, ведь для того, чтобы какой-то факт стал предметом осмеяния, он должен быть хорошо понятен читателю.

Появление провинциального управляющего в высших сферах столицы не было случайностью: оно соответствовало изменению социального состава российского государственно-бюрократического аппарата. Прежде главными критериями при назначении чиновника на министерский пост считались дворянское происхождение, приверженность официальным взглядам, опыт канцелярской работы. Однако под влиянием реформ 1860-х годов главами ведомств нередко стали назначать людей, имевших опыт практической созидательной работы. Знатность же происхождения со временем перестала быть определяющим критерием. При этом такие сановники, «министры-специалисты», своей предыдущей карьерой были связаны если не с тем же министерством, то по крайней мере со сходной отраслью управления. Жизненный опыт, профиль образования, стиль управления у министров, формировавшихся на государственной службе, и у их коллег, приходивших на высшие посты из научных или предпринимательских кругов, существенно различались. По подсчетам исследователей, в конце XIX века «специалисты» составляли 75 % от общего числа министров. Примерно столько же среди сановников было тех, кто родился в провинции [70] .