Когда ей исполнилось девятнадцать лет, по земному исчислению, Эйела покорно вступила в фазу второго повиновения, чтобы оказаться заключенной в задней комнатке игорного дома, сортируя неоднородный урожай марсианских тэлов, земных долларов, юпитерианских солтов, и слушая сухой голос своего мужа, Тенчу Тэйна, произносящего свои бесконечные призывы. Тусклое, неромантичное существование, но если Эйела и не была счастливой, то уж ни в коем случае не чувствовала себя несчастной.

БЫЛО БЫ ТРУДНО сравнить Джонни Грира с кем-либо другим на Марсе. В нем не было ничего женственного или утонченного. Фактически, он был столь же тверд, как закаленный иксит. Более того, его присутствие в Олече казалось таинственным и тихим, созерцательным «краснухам». Молодые земляне с резкими голосами и жесткими глазами обычно не имели намерений таскаться по зловонной нищете грузового порта. Наавич, приветливый продавец специй на Ки-стрит, заметил, что под левой подмышкой Джонни была характерная выпуклость, выпуклость, возможно, от наплечной кобуры с тепловым пистолетом. Полиция, продолжал Наавич, ищет бандита-землянина, недавно ограбившего продавца драгоценных камней Псидиана и застрелившего при отходе свидетеля. Поэтому Джонни...

— К молодежи всегда нужно относиться с уважением, — тяжеловесно ответил Тенчу. — Откуда нам знать, что в будущем она не станет командовать нами.

А так как Тэйн был человеком богатым и влиятельным, то все «красномордики» стали относиться к Джонни Гриру вполне спокойно.

И, разумеется, было неизбежно, что Джонни суждено пасть жертвой утонченного совершенства Эйелы. Ее красота и какая-то детская серьезность улыбки были для него в новинку, и его стали посещать галантные — хотя и не вполне альтруистические — мечты о ее спасении от мрачного Тенчу. А так как Джонни был молод и красив, то и у Эйелы возникли мечты, в которых он был главным действующим лицом. Вот так. Несмотря на то, что они произнесли друг другу едва ли десяток слов, ее голову заполняли мысли, подобные тлеющему труту, готовому в любой момент вспыхнуть ярким пламенем.

Трут вспыхнул в одну душную летнюю ночь. Был фестиваль Двух Лун, самый древний из марсианских праздников, и Олеч сверкал бессчетными огнями. Космонавты со всех планет и «красномордики» в лучших своих одеждах, от темных одеяний жителей пустыни, до ярко-красных — обитателей Псидиса, смешались в калейдоскопе всех цветов и оттенков. Космический рынок гудел от голосов и смеха толпы, детских криков, охрипших призывов уличных торговцев ликером, громогласной, импортированной с Земли музыки. Топот ног, мурлыканье такси на каналах, и волны запахов со всех сторон — запахов дешевой еды, свежих корней гаахла, жареных рет-лоуэлов, заполняющих чистый, разреженный воздух. И лица, лица, лица... Лица скучные и усмехающиеся, печальные лица, лица аляповатые в зеленоватом свете дуговых уличных ламп радитка. Живой поток, захваченный духом карнавала и развернувшийся по улицам, направляясь к какому-то призрачному месту назначения.

В крошечной комнатке позади игорного зала Эйела склонилась над столом, рассортировывая «кучу» денег на маленькие, аккуратные кучки. Выходящая на улицу дверь была открыта, чтобы впустить внутрь свежий ветерок, и Эйела дрожала, ощущая на улицах толпы народа. Она чувствовала себя окруженной и сокрушенной тяжестью их лиц. Из-за тонкого зеленого занавеса, закрывающего дверь между комнаткой и игорным залом, она чувствовала непрерывные призывы Тенчу: «Делайте ваши ставки! Делайте ваши ставки! Игра начинается!» И вечный звон монет, и нетерпеливые крики зрителей. Пальцы Эйелы сжались так сильно, что ногти впились в ее ладони. Если бы только кто-то как-то...

— Как вы прекрасны, — тихонько сказал Джонни Грир.

Эйела испуганно оглянулась, пораженная тем, что ожили ее тайные мечты. Джонни стоял в дверях, стройный, небрежно красивый. Его глаза походили на кусочки блестящего, голубого торене.

— Джонни Грир! Вы не должны говорить такое! — Взгляд Эйелы метнулся к занавесу. — Мне... мне нужно работать!

— Работать? — прошептал он. — Вы не должны работать. Вы должны быть королевой, чтобы тысячи верных слуг ожидали ваших приказов. — Певучие марсианские слова казались особенно прекрасными, срываясь с земных губ Джонни. — Вы — фея, вы — драгоценный цветок. А грязное дыхание старика иссушает вас.

Эйела глядела на него, все еще колеблясь. Вот он, шанс покончить с вечным повиновением, шанс стать свободной, как земные женщины! Они сами выбирали себе мужчин, каких хотели, без всяких родительских приказов. Вот здесь стоит мужчина, молодой, красивый, готовый исполнить ее малейшие желания, жить ради ее удовольствий. Мужчина сильный, способный защитить ее от беспощадных законов Марса. Эйела подумала о Тенчу, чопорном, серьезном, вечно задумчивом. Его бесчувственное выражение лица, его тщательно продуманные ритуалы, его скучные, многословные размышления... И внезапная вспышка протеста захватила ее. Возможность нарушить заплесневелые законы и традиции, которые принудили ее к этому браку, возможность познать свободу жителей Земли! Она имела право...

Тенчу в игорном зале возобновил свои монотонные призывы. Эйела сжалась при звуках его голоса.

— Уйдите, — прошептала она. — Уйдите!

Но Джонни Грир не ушел. Напротив, он вошел в комнату и взял ее за руку. Эйела задрожала. Взгляд его глаз, сила его пальцев...

— Вы уедете со мной нынче же вечером, — прошептал он. — Бросьте все это. Уйдем подальше от людей, от работы, от уродств здешней жизни. Мы будем как два...

Отвратительная вонь дешевого тонга хлынула из игорного зала. Резкие голоса, пьяный смех. Песок, скрипнувший под ногами Джонни. Эйела попыталась собраться с мыслями. Говорили, что Земля — юная, прекрасная, зеленая планета. Там нет вонючих каналов и горячих песчаных пустынь. Но ее муж...