— Я сбил эту девочку. Кажется, у нее перелом ноги. Вызовите врача.

— Где ваша машина? — спросила дежурная девочка — медсестра Кравченко Наталия Максимовна.

— При чем здесь машина? — удивился человек со светлыми усами. — У нее перелом, и она ударилась головой об асфальт. А машина — там, — он показал рукой на дверь.

— Вы должны были оставить машину на месте, — неприязненно сказала дежурная медсестра. — Какой у нее номер?

— КИО 38–23.

— «Жигули»?

— «Жигули-Лада».

— Как ваша фамилия?

— Гавриленко.

— Имя?

— Владимир.

— Отчество?

— Федорович.

— Год рождения?

— О чем вы спрашиваете? — удивился негр. — Это не у него перелом. Это у нее, — показал он на меня. — Где врач?

— Сейчас придет, — ответила дежурная медсестра. Она сняла трубку на одном из телефонов, набрала какой-то номер и спросила: — Дежурный? Примите сообщение. Сейчас «Жигули-Лада» КИО 38–23 сбили девочку. Водитель Гавриленко Владимир Федорович сам привез ее в больницу. Нет, нет. Он здесь. — Она положила трубку и сказала сбившему меня Гавриленко Владимиру Федоровичу: — Никуда не уходите. А вы кто такой? — обратилась она к негру.

— Я Фома Тенрейру, — ответил он растерянно. — Возраст тоже нужен? — спросил он совершенно серьезно.

— Я спрашиваю, зачем вы сюда пришли?

— Я ехал в этой машине.

— Вы ее вели?

— Нет.

Дежурная медсестра минутку колебалась.

— Посидите здесь. Вы тоже будете нужны. Как свидетель.

Никакого врача дежурная медсестра будто бы и не вызывала. Но, по-видимому, у нее был какой-то сигнал. Ну, какая-то потайная кнопка. Или еще что-нибудь такое. Потому что в приемную комнату вошла старая толстая женщина в белом халате с такой же табличкой, как у дежурной медсестры, и написано на ней было: «Дашкевич Олимпиада Семеновна. Дежурный врач». На голове у дежурного врача была не косынка, как у дежурной медсестры, а шапочка вроде поварского колпака, из-под нее были видны совершенно седые волосы, а лицо у нее было большое и очень красивое. Я сразу же поняла, на кого она похожа. На царицу Екатерину. Ту самую, про которую Державин писал: «богоподобная царевна». Я видела портрет. В книге.

А за ней появилась еще одна молодая женщина с табличкой на халате «Гончаренко Елена Ивановна. Операционная медсестра».

Теперь дежурная девочка Наталия Максимовна спросила уже у меня фамилию, имя, отчество, год рождения, что со мной случилось, и все это записала в книгу. Потом на этой же каталке меня перевезли в соседнюю комнату, — она здесь называлась малой операционной, — и передвинули с каталки на стол, похожий на эту же каталку.

Олимпиада Семеновна ощупала мне ногу, чуть прикасаясь к ней пальцами, так, что лишь слегка побаливало, затем осмотрела голову и озабоченно спросила:

— Почему у тебя такие синяки под глазами? Так было и до этого происшествия?

— Не знаю, — ответила я нерешительно. Не могла же я сказать, что перед тем, как пойти в школу, я покрасила под глазами жженой пробкой.

Мне сделали рентгеновский снимок ноги, и пока Олимпиада Семеновна рассматривала этот еще мокрый снимок, прикрепленный зажимами к раме, в комнату вошел Валентин Павлович. Из таблички на его халате я впервые узнала его фамилию. Попов. И должность: заведующий отделением.

— Оля?.. — Валентин Павлович смотрел на меня удивленно и укоризненно. — Как же это ты?

— Машина, — коротко ответила за меня Олимпиада Семеновна.

Валентин Павлович тоже посмотрел рентгеновскую пленку, сказал Олимпиаде Семеновне несколько латинских слов, которые перевел для меня тоже очень коротко:

— Перелом.

Он поднял правую руку, пощелкал пальцами, и в пальцах у него появилась прямоугольная пластинка, обернутая в зеленую с белым бумажку. Это была жевательная резинка. Мятная.

— Пожуй, — предложил Валентин Павлович.

Я сказала, что мне не хочется.

— Пожуй, пожуй, — снова сказал Валентин Павлович, — это тебе сейчас поможет. — И строго спросил: — Ты к людоедам никогда прежде не попадала?

— Нет.

— Мы сделаем тебе обезболивающий укол. Чтоб ты не кричала, когда мы тебя посолим, поперчим и съедим.

Он хотел, чтобы я улыбнулась, и нужно было улыбнуться, но я не могла.

— Сейчас мы тебе просверлим ногу. Это не будет больно. Мы туда вставим спицу, на нее потом подвесим груз, чтобы нога правильно срослась.

В нашем новом доме стены из железобетонных панелей. Гвозди в них не лезут. Папа взял у какого-то своего знакомого электродрель и всюду, где мама поставила крестики красным карандашом, просверлил дырки. Потом в эти дырки он забил пробки. Так это называется. В самом деле это не пробки, а затычки из дерева. В них вбивают гвозди или ввинчивают шурупы и вешают картину, или зеркало, или полочку.

Я надеялась, что Валентин Павлович шутит, но Олимпиада Семеновна в самом деле взяла такую же дрель, как та, которой папа сверлил дырки в стене, с таким же длинным проводом, и вставила в дрель тонкое и длинное сверло. Операционная сестра закрепила мою сломанную ногу в специальном приспособлении. Олимпиада Семеновна нажала на дрели кнопку, дрель зашумела, и она не в шутку, а всерьез стала сверзить мне ногу, кость чуть выше круглой косточки, я не знаю, как она называется, ну там, где начинается пятка.