– Саш, – наконец шепнула я в жарком изнеможении. – По-моему, у нас с Леной есть что-то общее… Ну, в смысле, сходство… не находишь?

– Н-да? Охо… – раздался в ответ полусонный хмык-зевок. – Не знаю, как-то не присматривалась. В любом случае, повторить тебя нельзя: ты одна такая, малыш.

– Нет, правда, что-то такое есть, – цеплялась я за своё наваждение, усугублённое усталостью и хмелем, а где-то на невидимом горизонте ночи маячило: «Представить страшно мне теперь…»

– Да ну, она ещё совсем зелёная девчонка, – защекотало мне ухо дыхание Александры. – А ты… мм… женщина.

– Бальзаковского возраста? – некстати вырвался у меня горько-кислый, неловкий смешок.

– Нет, в самом расцвете красоты и сил, – куснул меня Ангел за мочку уха.

– Комплименты на троечку, – поморщилась я.

– Ну, сделай скидку на коньяк, – усмехнулась Александра. – Завтра попробую на трезвую голову переэкзаменоваться.

Остаток ночи я промучилась на грани сна и яви, в тягостном полубреду, медленно протрезвляясь навстречу рассвету и слушая сопение Ангела. Под утро дурнота начала вить верёвки из моего нутра, и я сто раз пожалела, что не догадалась положить в аптечку какое-нибудь средство от похмелья и капсулы для печени. Помучившись часа полтора в постели, я потихоньку встала и полезла в рюкзак в поисках своего тонометра; по закону подлости, он был на самом дне. Чтобы не будить Александру писком прибора, я оделась и выбралась во двор.

Такого тумана я давно не видела. Его голубая предрассветная завеса окутала землю, размывая очертания соседних домов; относительно чётко был виден только забор, а всё, что дальше – словно в дыму. Ёжась от пронизывающей сырости, я уселась в приглянувшейся мне вчера уютной беседке, высвободила руку из-под куртки, надела манжету и нажала на кнопку. Привычный давящий охват и жужжание насоса, потом писк в такт сердцебиению… Вышла я во двор без колготок под джинсами, и холод сиденья чувствовался сквозь ткань.

«Пфф», – спустился из манжеты воздух: измерение закончилось. В утреннем сумраке чёрные цифры на мониторе прибора было трудно разглядеть, но я кое-как разобрала. Повышено, но, впрочем, не катастрофа. Алкоголь на моё давление не особо воздействовал, а вот соль… Да, не следовало вчера так увлекаться рулетиками с рыбой.

– Доброе утро, Лёнечка.

К беседке шла Ксения – в камуфляжных брюках, в куртке внакидку и с запотевшей бутылкой пива из коричневого стекла. Мои плечи свело зябкой дрожью: на улице и без того не жара, а она ещё и пиво холодное пьёт. Хотелось чаю – терпкого, зелёного, с жасмином, лимоном и сахаром. А Ксения, заметив тонометр на столике, озабоченно нахмурилась.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спросила она, присаживаясь напротив.

– С солёной рыбой вчера переборщила малость, вот и поднялось чуть-чуть, – нехотя пояснила я.

Её тёплая ладонь накрыла мою руку, лежавшую на столике, и в сердце ткнулось что-то тупое, округлое… Неловкость.

– Может, воды хочешь? – заботливо осведомилась Ксения. – Минералка в холодильнике есть.

– Лучше чаю, если можно, – пробормотала я.

– Сейчас. Я мигом, – кивнула Ксения. И, задержавшись между столбами у входа в беседку, добавила: – Ты не сиди тут, замёрзнешь же… Иди лучше в дом.

Мне хотелось подышать воздухом, и я отрицательно качнула головой. Закутавшись в куртку, я слушала туманную тишину, а на задворках памяти звучало: «…что я не ту открыл бы дверь, другой бы улицей прошёл…»

Стук. Это на столик встала толстостенная глиняная кружка, от которой поднимался уютный парок, а с края свисала ниточка от чайного пакетика. Чёрный… Ну ладно, сойдёт и этот, с бергамотом. Попробовав, я отдёрнула губы: только что заварен, почти кипяток.

– Может, всё-таки лучше в дом пойдём? – завладев моей рукой и чуть сжимая пальцы, снова предложила Ксения.

Я опять качнула головой. В чаепитии на холоде было своеобразное удовольствие.

– А давно ты с Леной познакомилась? – спросила я, когда чай остыл до приемлемой температуры.

– Четыре месяца встречаемся, – ответила Ксения, приложившись губами к узкому горлышку бутылки и сделав глоток пива.

– Славная девушка, – только и смогла я сказать.