Затем незнакомец повернулся к Банияте, забрал у нее дитя и на мгновение прикоснулся к ее открытой ладони. Щеки девушки полыхнули розовым румянцем, зрачки глаз неестественно расширились, и Вагард понял, что с ней произошло то же самое, что до этого с ним.

–А теперь слушайте меня внимательно, – снова сажая младенца в мешок и отправляя его за спину, проговорил незнакомец. – У вас есть ровно сутки, чтобы уйти за Пелену, как вы ее называете. За это время вас никто не побеспокоит, я имею в виду коренных обитателей этих земель. Но потом наступит очень сильный откат. У тебя, – посмотрел он на девушку, – из-за конфликта энергий, а у твоего брата – потому что он пока лишь «заготовка».

–Какой конфликт, какая заготовка? – непонимающе воскликнула девушка.

–Не перебивай, – покачал тот головой. – Времени совсем не осталось, поверь мне. Вы должны выжить, чтобы постараться донести до всех разумных следующие слова: «Прорывы инферно уже реальность, пока только в Сумеречных Землях, но это только пока. Придет время, демоны найдут способ делать проходы в любую точку Абидалии». А теперь идите, мой путь заканчивается здесь. Я чувствую это.

Слушая сначала с полным недоумением и с крепнувшей уверенностью, что у этого воина не все в порядке с головой, к концу его короткого монолога и Вагард и Банията поняли, что все, что он рассказал, правда. От первого и до последнего слова. И нужно делать так, как говорит этот странный незнакомец.

–Отдай дитя, – протянула руки девушка, но увидела, как мужчина отрицательно покачал головой.

–Это не его путь. Даст Гончар – вы еще увидитесь. А теперь бегите и не оглядывайтесь. Скоро здесь будет жарко.

Переполненные непонятной для них энергией, парень и девушка сорвались с места с такой скоростью, что подняли за собой стену взметнувшихся листьев, сухой травы и иголок. Но прежде, чем исчезнуть в густом подлеске на краю поляны, они синхронно обернулись и увидели, как в непонятном радужном мареве исчезает странный незнакомец, а потом услышали, как в утреннем лесу затихают его слова: «Меня звали Валод».

В горах, окруживших живописную долину, расположенную на побережье Радужного залива, недалеко от легендарного Примаграда, в большой пещере, на берегу озерца, освещенного лучами солнца, падающими через отверстие в высоком своде, вдруг как живое встрепенулось деревце. Вообще, это деревце больше походило на сухую корягу, незнамо как цепляющуюся своими корнями за каменный пол. Однако единственный, пусть и скрученный в трубочку листочек говорил о том, что где-то глубоко внутри этого изломанного временем ствола все еще текут живительные соки.

Листочек, который должен был давно слететь вслед за своими собратьями, подрагивая на ножке, стал разворачиваться и наливаться малахитовой зеленью, еще крепче цепляясь за казавшуюся мертвой ветку.

С самим деревцем тоже стали происходить метаморфозы. Затрещала кора, сращивая старые раны. Разогнулись ветви. И пусть они были голыми – это не помешало им тянуться вверх – к теплому светилу. Вздрогнули корни, расширяя трещины в скальной породе. Кое-где даже брызнули осколки камня.

А под деревом, в небольшом озерце с водой неестественно синего цвета вдруг стали водить затейливый хоровод непонятные сущности, сгустки некой белесой субстанции, похожие на маленьких осьминожек.

Почти месяц, по ощущениям Матвея, он смотрел увлекательный документальный фильм «Из жизни первобытных людей». По крайней мере, так ему казалось. Правда, если быть до конца откровенным, фильм был не таким уж и увлекательным, вернее сказать нудятина сплошная: молодой обнаженный парень с откровенно дебильным лицом был занят тем, что…

Жрал.

Жрал все. Жрал по принципу: «Все полезно, что в рот полезло». Корешки, паучки, какие-то слизни, сочные зеленые побеги, показавшийся на свою беду этому троглодиту зверек, очень похожий на ежа. Птичьи яйца: и совсем свежие, и из которых вот-вот должны появиться птенцы. Даже трупы недавно умерших или растерзанных хищниками животных. Все, что имело хоть какую-то энергетическую ценность, шло этому проглоту в пищу.

На ночь «неандерталец» забирался в нору под корнями большого дерева, закупоривая колючим кустом лаз. А утром снова выходил «пастись».

Была, правда, во всем этом одна странность, которая настораживала парня. Даже можно сказать пугала. Молодой абориген, с лицом, не утяжеленным печатью интеллекта, был очень похож на Матвея Владимировича Хантова – то есть его самого.

Последнее, что он помнил из предыдущей жизни – это гул и свет приближающегося локомотива, затягивающий его тело непонятный омут и вроде сильный удар в голову. Но в последнем не уверен.