Надо же, похудеть. У нас в России таких проблем нет. У наших новобранцев другие проблемы. Нас тут специально возили в пресс-туры по Забайкальскому военному округу, чтоб мы сняли полки дистрофиков. Реально. Дефицит веса призывников – вот наш бич. В столовых дивизий, где мы были, есть даже отдельные залы для дополнительного питания. Чтоб потолстеть.

Командор Бун бьет в ладоши:

– Так-так! Сейчас здесь начнется процесс!

Ого! Мы можем снять присягу! Сейчас под барабаны сюда промаршируют худые выглаженные и выдраенные бойцы. Торжественность – она всегда хороша для пленки. Но что я вижу? Вразвалку в красный зал заходят несколько человек. Боже, что это?! Вот это форма одежды для присяги! Один, европейского вида, в полуармейских брюках и в светло-голубой рубашке поло навыпуск. Второй, судя по всему, перс, темнокожий и вроде одет неплохо – темная рубашка, темные брюки. Но вот туфли с тонкими загнутыми носками… Напоминает нашего закавказского человека на свадьбе. А рядом чел в огромной синей футболке и широченных черных спортивных штанах с кроссовками, копна волос с пышным хвостом, собранным на затылке. Дальше. Человек в черной рубашке, опять же навыпуск, и в просторнейших джинсах, сшитых из кусков синей и голубой ткани. Рядом японец или китаец, а может, кореец или вообще монгол, в цивильной рубашке, заправленной в блестящие китайские треники. Завершает этот парад индус в национальном костюме (шаровары и рубаха-плащ). Вот это гвардия! Самые лучшие! Каждый выбран из ста пятидесяти претендентов!

Все становятся в одну шеренгу на расстоянии метра друг от друга. Принимают спортивную стойку: ноги на ширине плеч, руки за спину. Зашедший следом сержант командует:

– Группа, внимание!

Новобранцы принимают строевую стойку. Лица сосредоточены. Каждый смотрит перед собой. Другой сержант, симпатичная молодая блондинка, тоненьким голосом зачитывает вопросы, на которые армейская молодежь отвечает хором:

– Йесс, мэм! (Да, мадам!)

– Поставлены ли вы в известность о законе, говорящем, как носить форму одежды, и о том, как осуществляется военное правосудие?

– Йесс, мэм!

– Поставлены ли вы в известность о том, как вы должны себя вести во время службы в Вооруженных силах?

– Йесс, мэм!

– Хотите ли вы поговорить со мной о каком-либо личном деле, касающемся вас?

– Ноу, мэм! (Нет, мадам!)

– Поднимите правую руку вверх!

Все поднимают руку, согнутую в локте, ладонью вперед и хором повторяют за сержантом-блондинкой:

– Я буду соблюдать Конституцию США и законы штата Нью-Йорк, а также защищать США от врагов внутренних и внешних.

– Опустите руку.

Сержант обаятельно улыбается и выходит из-за трибунки.

– Итак, помоги вам Бог! Мои поздравления! Сейчас вы пойдете наверх, там у вас возьмут отпечатки пальцев. Там вы пройдете инструктаж по безопасности.

Солдаты покидают зал через боковую дверь. Но, к моему удивлению, не все.

Остается японец-монгол. Он поднимает руку, и вся процедура повторяется снова. Оказывается, он не солдат в полном понимании слова. Он – резервист и по правилам принимает присягу отдельно. Текст одинаковый. Собственно, товарищ обязуется жить обычной жизнью, но по приказу правительства взять винтовку и встать в строй. Скажем, во время войны, по особому решению. Взамен ему положены льготы, например, отдельные магазины с низкими ценами, ну и подготовочку ему надо будет пройти. Это само собой.

Сержант жмет резервисту руку и уводит его через ту же боковую дверь. Все! Да нас в пионеры торжественнее принимали. В Историческом музее Москвы. А потом к покойному Ильичу водили, в Мавзолей. Есть отличие? Есть. У нас все торжественно, а дальше… Дальше хоть трава не расти. И присяга у нас в армии торжественно проходит. Плац, оркестр, цветы, родители. Присяга у нас… Это клятва Родине, народу. В США же солдаты присягают Конституции, Закону. В Штатах после этой Красной комнаты попробуй что-то не выполнить – вмиг кандалы наденут. И плевать им, что дядя у тебя прокурор, тетя депутат, а папа чекист. Родина может любить или отвергать. Закон либо терпит тебя, либо наказывает.

Мы опять попадаем в фойе. Общий гомон перекрывает трубный голос из репродуктора. Что-то об отправке такой-то команды новобранцев в аэропорт.

Пять шагов от ресепшен – и нас поглощает густая офисная суета.

Замечаю знакомого индуса, который только что присягнул Америке. Он выныривает из комнатки с табличкой «Только уполномоченный персонал» и улыбается в камеру. В руках пачка бумаги. Петр толкает меня локтем:

– Вот видишь, это у него контракт.

– Вот эта кипа – контракт?! Да это же фолиант!

– Ну да. В нем все описано до мелочей: где, когда и сколько.

Ну, тут я вспоминаю уже наш военный типовой контракт, например, тот, который подписывают десантники в Псковской дивизии. Листочек с жидким текстом. Начало там у всех разное: «Я рядовой такой-то…» Или: «Я маршал такой-то…» А дальше одно и то же: «Служи, сынок! Родина о тебе позаботится».

– А посмотреть этот американский контракт можно?

– Кто ж даст. Там все индивидуально. И секретно. Это не у гадалки, в нем вся твоя будущая жизнь: где ты будешь через день, через год, через три года.

Ох, Россия… Когда ж мы к такому придем?

Индуса опять куда-то уводят. А он все улыбается. Мы рулим в гостиницу.

Осталось время прогуляться по Нью-Йорку.

Манхэттен. Бродвей – одна из самых старых улиц Америки. Продольно-перпендикулярный муравейник. Мужчины в пиджаках, клерки. Их большинство. Разных рас и возрастов. Море народа и море машин. Желтые такси и желтые корпуса светофоров. Люди идут, идут и идут. Огни, стеклянные двери дорогих магазинов, мерцающие витрины. Глаз мой мечется, ищет, на чем остановиться и успокоиться.