— Чего ты просишь?

— Защиты! — выкрикнул Тэли и перевел взгляд вверх, со слуги на господина. Рыцарь ехал без стремян. Вместо седла был под ним стянутый подпругою цветной шерстяной коврик; ноги в светлых, узких штанах свободно свисали и были обуты в серые сафьяновые сапоги, зашнурованные ремешками. Рыцарь склонился к мальчику и, не долго думая, приказал слуге:

— Возьми его на круп, Лестко, пусть едет с нами.

Оруженосец подсадил Тэли на своего коня, вскочил и сам. Тогда только подошел к ним Турольд и молча протянул мальчику свою виолу — что-то вроде скрипки или теорбы, — играл он на ней похожим на лук смычком.

Тэли, улыбнувшись, взял виолу и посмотрел вперед. Рыцарь уже намного обогнал их; он ехал не оборачиваясь, погруженный в свои думы. Лестко хлестнул коня, и они поскакали вдогонку, держась, однако, на почтительном расстоянии. Всего один раз оглянулся Тэли на певца — тот стоял у дороги и махал ему рукой. Лицо у Турольда было огорченное.

— Куда мы едем? — спросил Тэли своего спутника.

— В монастырь святого Бартоломея, что над озером. А потом дальше.

— Еще дальше?

— Да, в Швабию, есть там один дальний монастырь, Цвифальтен называется.

— И все одни едете?

— А мой господин всегда так ездит. Возьмет только кошель с деньгами, копье в руку да лук за плечи. Даже меча у него нет. Зато я при кинжале.

— Да, чувствую, — сказал Тэли, — он меня по ногам колотит.

— И до сих пор ничего плохого с нами не случалось, — прибавил Лестко.

— А издалека едете?

— Из Польши!

— А далеко это? — спросил Тэли.

— Еще бы! Уже недели две все едем и едем. Останавливались, правда, у епископа Эбергарда в Зальцбурге, задержались там денек-другой. Зато погуляли всласть!

— А как звать нашего господина?

— Князь Генрих Сандомирский.

Заночевали они в монастыре святого Бертольда. Много там было всякого народу, и всех куда-то несло в разные концы невесть зачем. Тэли с восхищением глазел на роскошные одежды господ и удивлялся, глядя на грязных оборванцев — особенно мерзкие, вонючие лохмотья были на монахах. За вечерней трапезой некоторые из них говорили, что собираются идти в Польшу проповедовать святое Евангелие. Но князь Генрих ничего на это не сказал, только громко засмеялся. И ни словечком князь Генрих не обмолвился о том, что он — удельный князь и роду королевского. Вместе со всеми сидел за столом, лишь пораньше других поднялся, и пошли они втроем спать.

Утром встали чуть свет. Кругом еще лежал туман, пыль на дорогах прибило росой, кони громко фыркали. Князь Генрих взял у монахов для Бартоломея сивого польского меринка, и теперь все трое ехали верхами. Деревья стояли неподвижно, туман волнами плыл кверху, клубясь, как дым; по всему было видно, день будет солнечный, жаркий. Но до Королевского озера путь недальний — еще не успел туман рассеяться, а они уже подъехали к берегу. Озеро было глубокое и такого яркого зеленого цвета, что Тэли даже удивился, а минуту спустя, когда огляделся получше, так и ахнул от восторга. Ослепительно-зеленая гладь озера простиралась перед ним, как зеркало, как мраморная доска, а вокруг круто вздымались горы. Кое-где наверху уступы белели — там уже лежал снег, не таявший от солнечных лучей. Но самые вершины прятались во мгле. На берегу стояла глубокая тишина, звук человеческого голоса бессильно тонул в ней, будто камешек, брошенный в кипу белой овечьей шерсти. Князь Генрих что-то сказал Тэли, но, забывшись, обратился к нему на польском языке. Тэли не понял, вопросительно посмотрел на Лестко. Тот усмехнулся, не сводя глаз с озера, потом указал рукой вверх, на скалы. В сизой дымке начали обозначаться более темные контуры, густая пелена быстро уносилась к небу, и вот открылись зубцы вершин, предстали на миг во всем своем великолепии и снова потонули в волнующемся море тумана.

Лестко взял рог, висевший у него на перевязи поверх кожаного кафтана, и зычно затрубил. Сперва звук рога словно ударился о мягкую завесу, но вскоре донеслось отраженное в горах эхо, прокатилось над зеленым озером и, затухая, еще несколько раз отдалось среди скал. Тэли взглянул на князя Генриха — глаза рыцаря сверкали радостью. И мальчик ощутил внезапную любовь к этому молчаливому, румяному юноше, потомку королей, пришельцу из дальних краев. На призыв рога приплыла из ближнего залива лодка, перевозчик низко поклонился князю, а когда все уселись, князь приказал везти их к монастырю святого Бартоломея. Да и куда еще тут можно было ехать? На берегах этого большого озера люди жили только в одном месте. Лодка скользила по поверхности вод, а те чуть колыхались большими, широкими валами. На их откосах порой виднелись плывущие парами, а то и по трое, по четверо дикие утки. Перевозчик равномерно опускал и поднимал весла. Тэли перегнулся через борт и погрузил руку в воду. Оказалась она холодней, чем он думал, и из малахитовых ее глубин на него глянули опрокинутые заснеженные зубцы гор. Мальчик невольно посмотрел вверх. Тумана уже не было.

Князь с улыбкой обернулся к Лестко:

— Киев помнишь?

Лестко кивнул. Взгляды рыцаря и оруженосца встретились; словно веселая молния промелькнула между ними, и Тэли тоже стало радостно, хоть никогда не видал он днепровских вод, что припомнились князю на этом немецком озере, ни далекого Киева и его приземистых храмов с луковками куполов. Но вскоре они приметили на берегу как раз такой храм, совсем невысокий — а может, он только казался низким рядом с величественными стенами гор. Четыре гонтовых купола венчали округлые белые стены. Странно было глядеть на эту затерянную среди гор церквушку, и думалось, нет на земле лучшего места, чтобы возносить хвалы господу, чем этот уголок меж зелеными водами и белыми вершинами. Позади церковки стоял срубленный из лиственничных бревен монастырь, низкое, древнее строение, которое поблескивало оконцами, будто глазами, и через настежь распахнутые ворота словно вдыхало прохладный горный воздух. Кучка людей в серых плащах спускалась от монастыря к крохотному причалу.

Князь Генрих, против ожидания, не застал в обители своего опекуна некогда ближайшего советника его матери, княгини Саломеи, — преподобного Оттона фон Штуццелингена, который, как сказали князю в Зальцбурге у епископа Эбергарда, несколько месяцев жил в обители над Королевским озером, наводя порядок в монастырских владениях. Но печальные вести из Бамберга, где по пути из Святой земли остановился кесарь, и тревожное положение в империи заставили монаха покинуть тихую обитель. Он направился в Швабию, в Цвифальтен, надеясь выведать там у неких влиятельных особ, как идут приготовления к походу кесаря на Краковское княжество, на братьев кесарева зятя, Пястовичей {5} , слишком уж своевольно хозяйничавших в Польше. Ведь завещанием княгини Саломеи оному фон Штуццелингену была поручена духовная опека над ее потомством; ему надлежало следить, чтобы ее сыновей и дочерей (а семейка была немалая) никто не обижал, не грабил их земель и не покушался на их права.