Николай взглянул на меня, спросил:

— В очередь?

— Нет, — сказал я. — Не в очередь. В мотокружок. Как инструктор назначаю тебя старостой. Хочу тобой покомандовать. Не возражаешь? Так вот, напиши объявление, заведи тетрадь… и приступим.

Николай поднялся с травы, сунул учебник под мышку.

— Пошли, — сказал он.

— Куда?

— Объявление писать.

Мы зашагали по узкой тропинке к дому. Николай шел впереди. Он был в плавках. Плечи широкие, тонкая талия, а вот ноги немного кривые.

— Скотина ты, — сказал Николай.

— Думали, что зажимаю? Кулак?

— Думали.

— Совести, мол, нет у него, индивидуалиста?

— И так думали.

— Правильно думали, — сказал я.

— Это как понимать? Самокритика?

— Понимай как хочешь…

Мы подошли к дому. Еще издали, сквозь кусты, я увидел, что на мотоцикле кто-то сидит. Сидит и крутит рукоятки. Это была Рысь.

— Не заводится? — спросил я.

Рысь спрыгнули с седла и, растопырив пальцы, стала смотреть на свои руки.

— Пачкается, — сказали она. — Не стыдно, на таком грязном ездить?

— Не беда, — сказал я.

— Его нужно в речке вымыть.

— Тряпок нет… Дефицит.

— Я принесу! — Рысь крутнулась на месте и убежала в дом.

Бутафоров поглядел ей вслед и сказал:

— Сейчас теткино платье притащит… Ишь, приспичило!

— Не собирается в Ригу?

— Это сам спроси… Сначала пусть за восьмой сдаст.

— Туговато?

— Динке-то? — удивился Николай. — Я ее ни разу за книжкой не видел, а погляди в дневник: одни пятерки.

— А что с матерью у нее? — спросил я. — Тоже в войну?

Рысь иногда об отце говорила, а о матери — никогда.

— У нее не было матери… То есть была, но сразу, как она родилась, умерла. Бывает так.

Верно, бывает… Бывает, человек жизнь проживет и горя не знает. А бывает — родиться не успеет, а уж беда тут как тут. Несправедлива судьба к Рыси. И мать отняла и отца. Наградила взамен подлой теткой.

Рысь и вправду притащила какое-то драное платье. Бросила его на седло, обошла мотоцикл вокруг и сказала:

— Ну чего стоишь? Подтащи к воде.

— Я пойду, — сказал Николай, — объявление составлять… Ты мне дай адресок Швейка. Вот тебе карандаш — пиши. — И сунул мне учебник.

Я написал. Пусть чиркнет Мишке. Обрадуется парень.

Мотоцикл можно было и на руках докатить до воды, но я завел и, круто развернувшись перед домом, съехал вниз. Я бы с удовольствием проехал и по воде, но колеса засосало в мокрый песок, и мотор заглох. Я выключил зажигание и слез с седла. Рысь стояла рядом и смотрела на меня. Восторг и зависть были в ее глазах. Наверное, я казался девчонке героем, как Чапай. Она дотронулась до переключателя скоростей и сказала:

— Без этой штуки можно ездить?

— Нельзя.

— А без этой? — прикоснулась она к ручке газа.

— Тоже нельзя.

— Без гудка можно, — сказала Рысь. — И без фары… Днем.

— Без сигнала можно, — согласился я. — Хочешь, научу водить?

Рысь бросила на песок тряпку и схватила меня за руку:

— Правда?!

— Вот сдам физику…

— Сдашь, — сказала Рысь. — Физика — ерунда. Поедем сейчас?

— На грязном?

Она схватила платье, разодрала его на две части. Один кусок бросила мне, другой помочила в воде.

— Когда сяду за руль, — поучала она, выжимая тряпку, — ты, пожалуйста, не кричи. Я знаю, ты человек неуравновешенный. Тебя в детстве часто бомбили. Мне, конечно, наплевать на твои крики, но лучше не надо… Это мне на нервы действует.

— Глушитель протрешь, — сказал я. — Помой лучше колесо.

Но Рысь сама знала, что нужно мыть, а что не нужно.

— Кто моет колеса? — возразила она. — Одни дураки. Колеса мгновенно испачкаются. Вот у самолета не испачкаются, потому что самолет…

— Летает, — подсказал я.

— Я летала на самолете… — похвасталась она. — Два раза.

— Ну и как?

— Со мной рядом женщина сидела, ее укачало.

Рысь перебралась на мою сторону. Я не мыл мотоцикл. Стоял в холодной воде и держал его за руль, чтобы не опрокинулся. Девчонка мокрой тряпкой смывала пыль с глушителя, крыльев, но до колес не дотронулась. Она была в коротком ситцевом сарафане и босиком. Рысь спешила, тряпка так и летала в ее проворных руках. Вот она в последний раз выжала ветошь и поднялась. Наши глаза встретились.