Тем более что, когда космический чудо-корабль разгонится до скорости света, время, согласно обещанию знаменитого Альберта Эйнштейна, начнет замедляться. А это означает удлинение жизни, что и позволит человеку обрести желанное бессмертие, уходящее в необозримую бесконечность звездных пространств, прогибающихся под воздействием гравитации.

Есть и другие разновидности обмана, проповедующие бессмертие. Одни опираются на неистовую, фанатическую веру вопреки всякому здравому смыслу и мышлению как таковому, другие уповают на вычисления и математические формулы, малопонятные, часто абсурдные, но потому-то и привлекательные, упрямо ведущие все к тому же заветному и неотвязчивому «нет, весь я не умру», доходящие до иступленного нет, не умру, не так, так этак прорвусь в вечную жизнь.

Есть и порожденное отчаянием безуспешной борьбы с неодолимым страхом смерти отторжение неуклюжих, плохо скрытых обманов: да, умру, да, смертен, и пустота и ничто за последней чертой жизни, этого бессмысленного бытия, полуосознаваемого существования и этих бесполезных, бесплодных попыток понять: зачем живу, зачем умру и что после смерти!

Все разумные формулировки и установления древнегреческих ученых и философов, приемлемые для любого трезвомыслящего человека и отвергаемые людьми, увлеченными разного рода идеями, непосильными для человеческого разума, не снимают вопроса о смысле жизни как таковой, то есть о цели жизни как таковой, о причине бытия как такового и о его, бытия, бессмысленности.

Зачем все это? Все это – все, что вокруг меня, до меня, после меня и я сам как таковой?

В притче из сказок «Тысячи и одной ночи» мудрец показал Александру Македонскому два совершенно одинаковых черепа, сотни лет пролежавших в земле. Один из них был черепом бедного крестьянина, а другой – царя великой державы. Мудрец попросил Александра Македонского определить, какой из этих черепов принадлежал простому землепашцу, а какой всемогущему при жизни монарху. Знаменитый завоеватель и властелин полмира, не чуждый философии, сделать этого не смог и ушел со слезами на глазах.

Конечно, древнегреческий философ, более или менее преуспевший на своем поприще (то есть в умении мыслить), мог бы объяснить восточному, хотя и малограмотному, но мудрецу, что сравнивать нужно не оставшиеся кости людей, а их жизни, и разницу между жизнью крестьянина и царя понять не так уж трудно.

Но и от вопроса мудреца, и от слез Александра Македонского тоже невозможно отмахнуться.

Зачем этот безвестный крестьянин всю жизнь ковырялся в земле, добывая себе кусок хлеба, часть которого ему приходилось еще и отдавать правителю и чиновникам разного ранга, да еще и священникам всех мастей, зачем он изнурял себя нелегким трудом, дарующим блаженство ночного отдыха после тяжелого дня, зачем радовался весне, дождю после посева и хорошей погоде в сенокосную пору, зачем удивлялся сиянию звезд, иногда поднимая голову от земли к небу, зачем соединял свое тело с телом женщины, плодил детей, кормил и растил их, зачем молился богам и страшился смерти и наконец умер. Зачем?

Зачем монарх правил людьми, устраивал их жизнь, улаживал их ничтожные споры, восседал в украшенных золотом одеждах на троне, беседовал с учеными, мудрецами и философами, сладко ел и сладко пил, воевал с врагами, проливая иной раз реки человеческой крови, интриговал с претендентами, старавшимися свалить его с престола, и тоже рожал детей, молился и боялся смерти и она наконец пришла к нему, как и к самому бедному крестьянину. Зачем?

Зачем все это, если спустя некоторое время от них остаются только черепа, неотличимые один от другого, да и они совершенно исчезнут и от них не останется даже следа во Вселенной – спустя некоторое время, спустя всего лишь миллиарды лет – это очень много, уму непостижимо много в сравнении с жизнью человека – она, эта его жизнь, длится всего-то в продолжение двух с половиной тысяч миллионов (двух с половиной миллиардов) ударов сердца – и ничтожно мало, миг (мгновение, то есть как моргнуть веками глаз) в просторах непостижимо беспредельной Вселенной.

Так зачем же все это, если потом даже никакого следа? Неужели все это – жизнь, бытие совершенно не имеют никакого смысла? Но если это так, то ее бы и не было. Но она есть, значит, есть и смысл, просто он неизвестен человеку. Это и есть единственный честный и правильный в границах доступного разуму ответ, которым может удовлетвориться человек, добравшийся в своем осмыслении себя и мира до этого вопроса.

А еще есть и мудро-насмешливое омархайямовское: ну да, смертен, и именно поэтому ласкай красавицу, пей сладкое пьянящее вино, пока живительная влага еще плещется в кувшине жизни, второй раз в этом кабаке никому не наливают, как ни стенай, как ни хитри, и как ни упрашивай неведомо кого плеснуть хотя бы глоток повторно.

Земная жизнь человека в наше время имеет срок, исчисляемый лет в семьдесят, восемьдесят, девяносто. Если она не укорочена трагическим случаем или глупостью самого человека, или стечением обстоятельств от него не зависящих.

Жизнь принято делить на три части. Первая – молодость, включающая мало осознаваемое детство, радостно прозревающую юность – все это длится лет тридцать, пока Земля тридцать раз неспешно обернется вокруг Солнца.

Вторая часть – зрелость – еще тридцать лет.

Третья – старость, от еще крепкой и деятельной подытоживающей старости до старости немощной, бездеятельной и уже почти неосмысляемой – тоже лет тридцать, хотя обычно поменьше.

Я прожил две первые трети жизни. Жить, особенно во второй части своего жизненного пути, я старался осмысленно. Задумываясь и о смысле жизни, и о целях, которые я хотел достичь, наблюдая, как и какие цели достигали другие люди, жившие до меня и в одно время со мной. Жил и живу, стараясь не поддаваться безотчетному страху смерти и не тонуть в общем безумном копошении толпы, в ее, толпы, то ли топтании на месте, то ли движении неведомо куда и неведомо зачем.