— Никаких тебе учений, жизнь вольная, — объяснил он со знанием дела. — Поездишь, свет посмотришь, да и домой кой-что привезешь.

Ездить Петруне, конечно, понравилось, — еще бы, все задаром! — но вот конвоировать заключенных было совестно. Он никак не мог научиться строгости и требовательности. К заключенным испытывал какую-то жалость, хотя сам не знал, за что и почему нужно жалеть этих негодяев и уголовников. Однако побороть себя не мог. Молодость всегда щедрая. Петруне казалось, что не все заключенные такие уж закоренелые преступники. При других надзирателях он старался быть хмурым, повышал голос, однако за всем его надутым видом сквозила мальчишеская самоуверенность простодушного парня, неискушенного, не знавшего горя. Оставаясь в часы дежурства наедине с заключенными, Петруня охотно слушал их, угощал папиросами, совал куски колбасы, хлеба. Эти свои поступки он считал чуть ли не геройством и где-то в глубине души гордился собой.

Петруня посмотрел на ручные часы — еще не скоро сменят. А ночь такая длинная, нет ей конца. Он взглянул в темное окно, вздохнул. Даже рассветать не начало. Мысленно обругал старшего надзирателя, который себе взял самые лучшие часы вахты, и покосился на купе, где разместились охранники. «Дрыхнут, а я за них отдуваюсь, — подумал с горечью. — Отыгрываются на молодых!»

Он прошелся по длинному коридору, заключенные тоже спали. Петруня зевнул. Хотя бы один заворочался или заговорил. Все ж, когда разговариваешь, ночь быстрее катится. Он принялся насвистывать «Вечер близенько, солнце низенько» и, прислонившись плечом к подрагивающей стене вагона, мысленно унесся в родное село, вспомнил, как прошлой весной они всем классом ходили в горы, развели там костер и до утра рассказывали страшные истории. Только он один ничего не мог выдумать. «Теперь приеду на побывку, такое расскажу им… Ахнут! Про самых настоящих уголовников и бандитов». Он уже видел себя в кругу оторопевших ребят и девчат, которые с восхищением и страхом слушают его рассказ об опасной и важной государственной службе, когда раздался тихий просящий голос:

— Гражданин дежурный… пожалуйста… Гражданин начальник…

Петруня сразу узнал Бориса Дарканзалина, которого сопровождал из самого Красноводска. Днем Петруня по просьбе заключенного и на его деньги купил на станции маленькое ведерко сушеного урюка. Янтарные и крепкие, как камешки, урючины приятно ласкали глаз. Старший конвоя сделал Петруне выговор, но урюк разрешил отдать Дарканзалину. «Теперь живот пучит, ясное дело, — подумал солдат, подходя к двери камеры. — Ишь, скрутило как! Видать, с непривычки».

Боб Черный Зуб со страдальческой гримасой, скорчившись, держался руками за живот. Петруня щелкнул замком, открыл решетчатую дверь.

— Ну, топай, — сочувственно произнес он. — От урюка не то бывает.

Но заключенный почему-то не двигался с места. Он еще больше скорчился. Петруня нахмурился:

— Что мне, тащить тебя, что ли?

— Помоги, гражданин начальник… Помираю… А то здесь прямо…

— Но-но! Убирать кто будет? — Петруня незлобно выругался, не зная, как поступать в таких случаях.

— Помоги, гражданин начальник… — почти шепотом произнес заключенный. — Проводи… Мочи больше нету…

— Эх ты, бедолага!..

Солдат шире раскрыл дверь и, сочувственно крякнув, вошел внутрь. Неожиданно заключенный, который только что корчился от боли, выпрямился и с быстротой пантеры кинулся на конвоира. Петруня инстинктивно отпрянул назад, но тут страшной силы удары в висок и в солнечное сплетение оглушили его, ноги подкосились, и он, глухо охнув, провалился в какую-то темноту…

Боб Черный Зуб вылез на крышу и, пригибаясь, побежал в конец состава.

Поезд, не сбавляя скорости, приближался к большому городу. Светились ожерелья уличных фонарей, на горизонте четко вырисовывались две заводские трубы, из которых лениво поднимался вверх темный дым, в зарослях садов мелькали дома. «Ташкент! — с радостью и какой-то торжествующей злостью определил Боб. — Город хлебный, как говорится. Пошуруем!»

Но добраться до последнего вагона ему не удалось. Перед ним неожиданно выросла темная фигура.

— Стой!

Боб Черный Зуб круто повернулся и кинулся назад.

Один за другим прогремели два выстрела. «Цел!» — мелькнуло в голове, и Боб, имитируя ранение, упал на крышу. Обдирая колени, пополз по ребристому железу к стыку между вагонами. Он не видел, но по гулкому топоту определил, что к нему бегут не только от конца поезда, но и от вагона с заключенными. Ухватившись за край крыши, Боб Черный Зуб привычным движением бросил вниз свое тело. Нет, не зря тренировался в камере по нескольку часов подряд, терпя насмешки надзирателей. Сейчас бы они посмотрели на него!

Соскользнув вниз между вагонами, Боб буквально повис на поручнях. Железнодорожная насыпь стремительно мчалась мимо. Встречный ветер хлестал по глазам. Но Боб не торопился прыгать, он не хотел рисковать. Он по опыту знал, что найдется кто-нибудь, кто в такую суматошную минуту погони сорвет стоп-кран. Так и произошло. Состав дернулся, стал резко тормозить. На узких губах Боба мелькнула самодовольная улыбка. Он пружинисто спрыгнул на насыпь, перемахнул через кювет, рывком перебежал освещенную дорогу и юркнул в темный переулок…