Однако никто из воинов не окаменел. Ведь это всё были испытанные бойцы, прошедшие битвы за Золотую гору и Гляден-гору. И всё же, если бы не магическая завеса, взгляд змееволосой ведьмы мог бы разом обратить в камень весь отряд. Это знали немногие, и среди них Корт-Айка. Чтобы выманить росов за завесу, он бросил на них всё скопище, а потом велел ему отходить. Царь и отыр всё же сумели остановить воинов. Лишь трое молодых отчаянных дружинников — аргиппей и два манжара — в горячке боя пересекли мерцающую преграду. И тут же лошади их испуганно заржали, почувствовав на спинах тяжесть каменных статуй.

Тем временем Лютица достала из сумы хорезмийское серебряное блюдо с Анахитой, пропела заклинание, призывая богиню. Нужен был ещё свет, и непременно солнечный: только он мог одолеть силу старшей горгоны. Но солнце было скрыто за облаками, и заменить его могло лишь пламя Колаксаевой Чаши. Она сейчас была в сумке у пояса Ардагаста. Волхвиня подняла голову и вдруг увидела, что возле знамени росов, где обычно стоял Зореславич, идёт отчаянная схватка, самого же царя не видно, а его «небесный» конь — без всадника.

Пока Лютица волхвовала, какой-то ловкий пёсиголовец метнул дубинку и попал прямо в висок Ардагасту. Царь свалился с коня, и тут же целая свора нечисти бросилась к нему. Натиск её был таков, что возле Зореславича остались лишь Ларишка да знаменосец — дрегович Всеслав с кушаном Хоршедом. Царица яростно рубилась, снося кривой махайрой головы и руки, и не знала, защищает ли она мужа или же его мёртвое тело. Ей на помощь пробивался, сверкая позолоченным шлемом, Зорни-отыр.

Поняв всё, волхвиня повесила на шею суму с блюдом, обернулась львицей и в два прыжка достигла места схватки. Подземные душегубы дрогнули, а иные пустились бежать. Ведь перед ними предстала не просто львица, а серо-жёлтый зверь — самка из породы Великого Льва, древнего зверобога, слишком хорошо знакомого незнаемым в нижнем мире. А Лютица, громогласно ревя, уже вовсю рвала в куски пекельных уродов, крушила могучими лапами их кости. Вскоре вокруг Ардагаста не осталось ни одного живого врага.

Царица и волхвиня склонились над Зореславичем. Его шлем был погнут, золотые волосы залиты кровью. Всё же царь остался жив, хотя и без сознания. Но ведь солнечное пламя могло вспыхнуть в Огненной Чаше лишь в руках Солнце-Царя, избранника богов! Даже Вышата, хранитель Чаши, не мог вызвать этого пламени. Скрытую в нём силу Огненной Правды нельзя было ни умолить, ни задобрить жертвами, ни подчинить чарами. Она служила лишь достойному. Лютица наскоро зализала рану царя, прорычала лечебный заговор. Потом достала лапой Колаксаеву Чашу и, хотя рядом стояли воины-мужчины, указала на неё Ларишке. Тохарка, вполголоса призвав Мать Богов, робко протянула руки к Чаше, подняла её. И тогда из священного сосуда, скованного самим Сварогом, ударило вверх чистое золотое пламя. Лютица, присев на задние лапы, подняла передними блюдо. Яркий золотой луч ударил туда, где трещина уже почти разделила пополам мерцающую завесу. Разрыв исчез, и луч ударил дальше — прямо в лицо страшной старухе. А по лучу неслась верхом на льве богиня с четырьмя руками. В нижних руках она держала скипетр и чашу, в верхних — сияющие диски солнца и луны.

Богиня жизни и света мчалась на бой с богиней смерти. И та не приняла боя. В лучах света горгона заметалась, как сова, забила крыльями, потом развернулась и понеслась прочь. Светлая богиня победоносно скакала следом, и два потока света — золотой и серебряный — били из её рук.

С Ардагастом остались Вышата и несколько дружинников. А отряд повёл в бой Зорни-отыр. В позолоченном шлеме, с темно-рыжей косой, на золотисто-рыжем коне, он был страшен пекельной орде, как сам Мир-сусне-хум. Рядом с увенчанным медным гусем знаменем манжар трепетал красный с золотой тамгой стяг росов. Под ним скакала Ларишка с махайрой в руке, а рядом бежала Лютица-львица. Огненная Чаша и серебряное блюдо были в сумке у царицы — на случай, если вернётся горгона. Сердце тохарки рвалось к раненому мужу, но царица знала: сейчас место её — в бою.

Отряд Сигвульфа, нещадно избивая орду, гнал её до ущелья, где Щугор выходил из пармы. Здесь их нашёл сокол-нур с приказом царя — от ущелья идти на юг, к главным силам. Дружина остановилась передохнуть. Кое-кто из сарматов принялся снимать с трупов незнаемых грубые украшения из золота и самоцветов. Сигвульф, заметив это, проучил плетью забывших обет, а царевичи добавили. Печорцы обета не давали, а потому усердно грабили, надеясь потом обменять добычу у пермяков на железо.

Все были довольны победой. Лишь Хилиарх мрачно смотрел на поле боя. Щугор в ущелье был запружен трупами, и вода в нём покраснела от крови. Тела уродливых подземных выходцев устилали лес. Многие были изрублены, заколоты, пронзены стрелами, затоптаны конями. Едва ли не больше было утонувших, задавивших или затоптавших друг друга во время бегства. Всюду кровь, вывороченные внутренности, торчащие из ран переломанные кости. Раненых добивали печорцы. Росомахи подбирались к мёртвым и умирающим, и волки скликали своих на пир.

Хилиарх поднял тяжёлый взгляд на бронзовщика:

— Скажи, Харикл: есть ли бог, клятву именем которого ты не посмеешь нарушить?

— Да. Элагабал, бог солнца. У нас в Эмесе его почитают превыше всех богов.

— Так вот, поклянись Элагабалом, что никогда не употребишь этого зелья против людей. Оружие, которое лишает людей разума, а воинов превращает в мясников, — это оружие демонов и злых богов, и только с ними можно им сражаться. Иначе мы можем обезлюдить мир.

Харикл согласно кивнул. Ему, мирному ремесленнику, претила бойня. Даже учинённая во имя Солнца и для спасения целого края.

Остатки полчищ Корт-Айки столпились у выхода Подчерья из ущелий Иджид-пармы, гонимые отрядами Зорни-отыра и Вишвамитры. Но Железного Старика не могло укротить даже поражение богов. Набрав в колдовскую деревянную чашу воды, он призвал Морского Старика, отца рек и источников. Внезапно Подчерье превратилось в бурный многоводный поток, разлившийся по тайге. Из земли забили десятки, сотни ключей. Вскоре вода дошла лошадям до брюха. Земля же под их копытами стремительно превращалась в трясину. Со склонов пармы незнаемые довольно хохотали, уцелевшие разбойники кричали росам и манжарам: «Утонете, как крысы, в своих панцирях!»